Вероника Крашенинникова - Россия - Америка: холодная война культур. Как американские ценности преломляют видение России
Карл Манхейм описывает роль идеологии как «миф, который оправдывает существующий строй и который, в определенном смысле, фальшив».[160] Другой немецкий социолог, Теодор Адорно, подчеркивает иной аспект идеологии: это систематизированная, относительно жесткая и авторитарная система мнений, убеждений и ценностей, охватывающая различные сферы социальной жизни, включая политику, экономику, религию и т. д.
Либеральная традиция четко разделяет идеологию и независимое мышление. Мышление, как принято считать, основывается на ясном, непредвзятом наблюдении и состоит в рациональной дедукции. Идеология, напротив, предвосхищает наблюдение и стремится сформировать восприятие в соответствии с ранее зафиксированными убеждениями. Если мышление — индивидуальный и осознанный процесс, то идеология — догматическая, навязанная извне система жестких утверждений.
В Соединенных Штатах понятие идеологии только в академической среде сохранило свой изначальный, нейтральный смысл; для широкой публики оно несет однозначно негативный заряд и ассоциируется с Советским Союзом. Само наличие идеологии в американской системе отрицается и считается категорически несовместимым с демократическим устройством общества.
Вне зависимости от ее оценки, идеология как совокупность политических идей выполняет важные задачи в политической жизни общества. Идеология предоставляет теоретический фундамент социально-политической системе государства: заявляя более или менее всеобъемлющую теорию человеческого опыта и внешнего мира, идеология выдвигает программу социальной и политической организации государства. Идеология стремится не только убедить людей, но и рекрутировать верных сторонников, требуя от них приверженности: за это она и получила название «гражданской религии». Идеология несет в себе стремление к улучшению общества: она выдвигает систему идей, описывающую, по словам влиятельного социолога Эдварда Шилза, «беды существующего общества, добродетели идеального общества и способы сократить пропасть между двумя».[161] Идеология подразумевает, что воплощение программы может повлечь борьбу: за ее претворение в жизнь обычно берутся реформаторы и революционеры.
Политолог Ричард Уилсон подчеркивает стабилизирующую, «согласительную» роль идеологии: ее роль состоит в уменьшении транзакционных издержек, стабилизирующих институциональные отношения и процессы в обществе. Идеология должна объяснить массам, кто, почему и с какими целями ими управляет, и приемлемым для масс образом аргументировать различия между слоями общества. Она обосновывает, оправдывает и защищает институты и механизмы общества, рационализирует интересы групп, часто в ответ на противоречащую реальность.[162]
Из этого следует очень важная функция идеологии: сила идей замещает принудительную силу. Обеспечение безопасности граждан, правопорядка, соблюдения законов в обществе осуществляется за счет использования силы принуждения государством, обладающим монополией на нее. Однако контроль, принуждение и санкции — это затратные и не самые эффективные методы поддержания системы. Такие методы, в отсутствие доверия и содействия со стороны граждан, обходятся власти дорого и в материальном, и нематериальном отношении — вплоть до ее свержения. Поддержание системы за счет добровольного исполнения гражданами предписанных идей и правил уменьшает потребность государства в использовании принудительной силы, поглощающей ресурсы и создающей напряжения в обществе. Для этого необходимы сильные, убедительные идеи, которые хотели бы разделить как можно больше граждан: идеология должна служить интересам менее привилегированных наряду с интересами привилегированных.
Американская идеология нашла гениальное решение напряжению между более и менее состоятельными слоями общества: «американскую мечту». Вместо зависти и ненависти к богатым «американская мечта» предлагает присоединиться к их числу за счет собственных усилий. Система американских идей — идеология демократии США — обладает самой высокой убедительностью, что и позволило системе просуществовать вот уже 230 лет без существенных изменений.
Влияние профессиональной деятельности на восприятие
Проблематика, над которой работает человек, его профессиональное знание и задачи определяют рамки его восприятия. Человек обрабатывает информацию в том ключе, в котором находится его сознание, когда информация поступает, и в свете тех задач, решением которых он в данный момент занят.
Профессиональная подготовка настраивает мышление человека «на частоту» занимающей его проблематики и позволяет тонко улавливать характеристики, возможности, угрозы и последствия ситуаций, с которыми и в которых он действует. Так, полицейский быстрее обнаружит признаки насилия в уличной сцене. Но цена подобной профессиональной чувствительности может состоять в обратных ошибках, когда полицейский видит насилие там, где его нет, и превышает применение силы. Министр обороны государства в любом рассматриваемом вопросе видит аспекты безопасности, в то время как министр финансов в тех же вопросах видит финансовые составляющие.
Важные для государственного деятеля вопросы занимают столько его времени и интеллектуальных ресурсов, что большая часть поступающей информации воспринимается только в свете этих проблем. В результате создается «туннельное» видение, которое отсекает нерелевантную информацию, а избранные данные воспринимает только в плане их влияния на проблематику. Другие видятся только как способствующие или мешающие решению задач — несмотря на то, что они могут не иметь никакого отношения к этим задачам.
В тех случаях, когда наблюдатель сомневается в истинном смысле информации, он склонен интерпретировать ее в свете своих убеждений, проблем и планов. Генри Киссинджер после событий октября 1973 года, когда в день Йом-кипур египетские и сирийские войска атаковали позиции израильской армии в зоне Суэцкого канала и на Голанских высотах, признавал, что американское руководство неверно интерпретировало эвакуацию советских гражданских лиц из Сирии за несколько дней до начала атаки. Поскольку администрация США была уверенна в том, что арабские государства слишком слабы, для того чтобы инициировать войну, «объяснение, данное нами этой информации, было абсурдным: что между Египтом и Сирией с одной стороны и Советским Союзом с другой — произошел кризис и что из-за этого кризиса Советы решили переместить своих граждан».[163]
Восприятие случайностей в политической реальности
Типичной неверной интерпретацией является преувеличенное видение спланированности, координации событий и наличия чьей-либо воли давления. Исследования показывают, что люди не желают принимать идею о случайности ситуаций: вместо этого они пытаются найти закономерности в беспорядочном наборе данных. Люди стремятся объяснить для себя как можно больше из происходящего вокруг них; допустить, что явление не может быть истолковано и не является реализацией чьей-либо воли, психологически и интеллектуально некомфортно и неудовлетворительно для человека.
Когда политический деятель видит спланированность, то за ней он обычно видит зловещие намерения врага. Военный стратег фон Клаузевиц говорил, что во время сражения «робость людей дает свежие силы лжи и обману. Как правило, люди склонны верить скорее в плохое, чем в хорошее». Мнительность и параноидальные тенденции, в равной степени присущие Советскому Союзу/России и Соединенным Штатам, обильно питали восприятие обеими сторонами друг друга. Глава Государственного департамента Джон Даллес верил, что «Русские — отличные шахматисты, и они пытаются просчитать свои движения на мировой сцене так же внимательно и осторожно, как если бы они двигали фигуры на шахматной доске».[164] Нет сомнений, что в отдельных ситуациях советское руководство действительно просчитывало варианты развития событий на несколько шагов вперед. Однако в реальности таких ситуаций было гораздо меньше, чем в восприятии американских политиков и аналитиков.
Возможно, что чаще они относились к разряду ситуаций, сходных с известным конфликтом в Великобритании между генералом Морисом и премьер-министром Ллойдом Джорджем. В мае 1918 года генерал Морис обвинил премьер-министра в предоставлении парламенту ложной информации о силе британских войск. Обвинение грозило отставкой Ллойд Джорджу в случае, если было верным, и полевым судом генералу в случае надуманности обвинений. Премьер-министр ответил, что если данные не верны, то в этом была вина генерала, поскольку именно он передал их в правительство. Лишь позднее обнаружилось, что Ллойд Джордж действительно получил от генерала Мориса самые свежие данные, но не открыл досье и не прочитал их, так что парламент получил устаревшие цифры.
