Аркадий Бабченко - Операция «Жизнь» продолжается…
Ямадаев вперед колонны не лезет. Предоставляет федералам самим своими солдатами вскрывать огневые точки. А федералам тоже по фиг. Мяса у нас вагон, бабы еще нарожают.
Авиация все же появилась и стала обрабатывать Земо-Никози за спинами. В районе коровника опять что-то задымило. Артиллерия через головы бьет по высоте километрах в двадцати. Это Гори. Мы, оказывается, уже в Грузии. Беру у Руслана СВД. В оптику видно вышку сотовой связи на сопке и капониры под ней. Вот откуда саушки вчера лупили. Теперь жирный дым поднимается уже там. Попали…
По дороге останавливаемся у каждой лужи. Пехота, как муравьи, сыплется с брони и припадает к водопою. В лужах вода такая же — смесь глины и земли.
Пара хуторов, задворки какого-то поселка, тракторная станция. Всё брошено. Ни одного человека. В садах ветви ломятся от спелых слив. Под траками лопаются помидоры. Яблоки почти созрели. Виноград ровными рядами уходит к горизонту. Все ухожено, все выращено с любовью. И никого.
* * *Марш на Гори прошел без единого выстрела. Хотя первая часть колонны пришла сюда с боем, выбив на подступах батальон грузин. Те пытались обойти с тыла на нескольких джипах, но были расстреляны выдвинувшимися им на перехват БМП и подтянувшимися «Крокодилами». Сожженные грузовики чадят на дороге. Кругом трупы. Один совсем молодой, лет двадцать-двадцать два. Руки подтянуты к груди. Детская поза какая-то. В натовской форме он напоминает игрушечного солдатика. Другой в канаве лицом вниз. Третий — из обугленного тела торчат раздробленные ноги. Снаряд разорвался прямо под ним. Развороченное мясо в луже сгоревшего бензина.
Снимаю… Кому все это надо? Зачем?
Два джипа еще на ходу. Ямадаевцы забирают их себе.
В сам Гори армия не заходит. Становится километрах в двух-трех в садах, около какого-то селения. У крыльца стоит пожилая женщина. Смотрит. На неё не обращают внимания. Дома никто не грабит, людей не терроризирует. Вообще в село не заходит.
Около станции склад брошенной техники и амуниции. Еще два грузовика в копилку трофеев. На земле гора шмотья. Беру себе рюкзак, коврик и две теплые куртки. Когда все это закончится неизвестно, а спать в чем-то надо.
В этих же садах вчера накрыли большую колонну с резервистами. Говорят, машин пятьдесят. Сколько людей — не знаю. Фотографировать уже не иду. Хватит с меня горелых людей. Перебор трупов за три дня.
* * *Армия ждет дальнейшего приказа. Подхожу к Ямадаеву:
— Сулим, небольшое интервью, если можно.
— Давай.
Достаю диктофон:
— Сулим, как Вы считаете, Россия правильно ввела войска или нет?
— Россия правильно ввела войска, короче. Более того — не надо было ждать сутки, когда начали город бомбить. Пока перебьют гражданских. Пока перебьют миротворцев. Но командование поступило правильно, короче. Вы сами видите, со вчерашнего дня находимся в Грузии. Цхинвал не бомбят больше. Сейчас мы получили приказ остановить огонь, ждем дальнейшие указания.
— За что «Восток» здесь сражается?
— Мы здесь как миротворцы. «Восток» уже полтора года в миротворческих миссиях участвует. До этого мы были в Ливане. Я сам восьмого в госпитале был, должен был потом две недели отдыхать. Но сейчас среди ребят своих, все нормально, короче. Никаких проблем не будет. Если придет приказ брать Тбилиси — возьмем.
— Надо было входить на территорию Грузии, как считаете?
— Надо было. Нашему президенту так легче будит с ними разговаривать. А то они сами бомбят… Надо заставлять их прекращать огонь, короче. Мы заставляем их прекратить войну. Выполняем приказ Министра обороны и Верховного Главнокомандующего.
На следующий день Сулим Ямадаев узнал, что он уволен.
Если Ямадаев преступник, на котором висит «Самсон» и Бородзиновская — то как он мог быть отправлен в составе действующей армии воевать за Россию? А если он воюет за Россию, как он может быть в федеральном розыске?
Чего его искать-то, вот он, под Гори стоит. Придите и возьмите. И дайте наконец уже четкий однозначный ответ. Пока же все это выглядит так, что Россия опять сдает своих, аж пыль столбом.
* * *Ощущение того, что война закончилась, абсолютное. Настроение победное, в этом уже никто не сомневается. Уйдет Саакашвили или не уйдет — уже не важно. До главной военной базы Грузии десять минут ходу и при необходимости она будет взята без проблем. Грузинские части отступают без сопротивления. Российская армия воюет на порядок лучше. Люди спокойны, готовы и воевать могут. Грузины хороши в техническом оснащении, но в моральном плане они проигрывают. Как только доходит до контактного боя, сразу отступают. Видимо потому, что цели этой войны и сами понимают не до конца. Не готовы умирать за единую Грузию. А может, просто не хотят воевать. Если бы колонна прошла мимо Земо-Никози, её бы не тронули, это очевидно. Но и пускать нас на свою землю они тоже не желали.
Вообще, если бы в Земо-Никози стояли чеченцы — даже с одними автоматами, без танков — до утра мы бы не дожили. Девять погибших за такую ошибку — везение, как бы цинично это не звучало.
В любом случае, победа России очевидна. Точно так же очевидно, что Россия избрала новую тактику — тактику прямой жесткой силы. На мнения всех остальных плевать. Как в Афгане. На выстрел из села по нему начинает работать авиация и артиллерия. С такой политикой Грузию мы теряем все больше. Как Грузия все больше теряет Осетию и Абхазию.
С каждым новым президентом у нас начинается новая маленькая победоносная война. Может и впрямь — ну их на фиг, эти выборы?
* * *Ноги в отвратительном состоянии. Распухли до безобразия, из мозолей гной с кровью, как из тюбика. Ходить практически не могу. Один мизинец почернел и ноготь почти отвалился. Правый, конечно. Оторвать может? Все равно лишний.
И, главное, всего за два дня. От жажды что ли. Легковат я для войны на югах. Не справляется организм. Вот Орхану хоть бы что — большой, воды в теле много. А мне запасов от силы на час хватает. Жижей этой глинистой почти до блевоты накачиваюсь, а один черт в полуобмороке.
Хитрый дает бинт. Деревья жидкие, тени почти нет. Расстелил пенку, перебинтовался. Стерильные ватки засунул обратно в пакет, пусть будет.
Хоть часок поспать. За эти четыре дня и не спал еще. Жорик гнал во всю. На дороге сожженные легковушки. Простыни с фотографиями. Красная грудина на обрубках бежит за машиной и протягивает свои кости. В подвале оскал растрескавшихся губ: «да какой он добрый… ты оставайся, водички хоть попей… водички… тут мертвые все, не помешаешь». Два трупа с пулеметом: «оставайся… ты теперь с нами». Зачем я здесь? Не наездился ещё? Орхан. Тоже сгорел? Когда? Нет, живой. Трясет за плечо. Тоже хочет уезжать.
Идем к Сулиму — просим трофейный джип до Цхинвала, все равно неучтенка. Ямадаев отказывает. Обратно почти 30 километров, а за спиной никого. Но говорит, что сейчас будет борт за погибшими.
* * *В вертолете пятеро раненных. Это плюс к тем восьмерым, что отправили вчера. Итого уже тринадцать. Танкисты привезли с собой на броне сожженный экипаж — два трупа, укрытые плащ-палатками.
Еще троих приносит пехота. Поток воздуха от винта срывает покрывала. Черт… Опять горелая человечина. Из неё торчат кости рук и ног. На руках даже не кости, скорее косточки — они, оказывается, маленькие такие. У одного лучевая вывернута из сустава.
Этих троих сожгли из «мухи». Они успели выскочить из подбитой БМП и уже отбегали в сады, когда их накрыло прямым попаданием. Первый сохранился лучше всего, хоть руки и ноги различимы. На черном комке угля до одури ярко блестят белые зубы.
От второго осталось метра полтора — спекшийся комок с пятью культями. Где рука, где голова различить невозможно.
Третий вообще завернут в кулек.
Из-под плащ-палаток торчат берцы. Они колышутся в такт движениям машины. Не могу больше смотреть на берцы.
Вместе с трупами в вертушку залетает рой мух. Одна все время крутится перед объективом и мешает фотографировать горящие грузинские села на Транскаме.
И запах… Жаль, что его нельзя передать в газете. Сейчас, когда я пишу эти строки, штаны мои заляпаны кровью раненных, а от формы разит горелым человеческим мясом. Этот запах невероятно въедлив — в гражданском самолете на меня смотрели. Но описать его я не смогу. Хотя и хотел бы, чтобы его почувствовали все те, кто говорит о величии России. Чтобы чувствовали его потом везде — в заваренном чае, в сигарете, в пальцах, которые её держат, в стакане водки, в зубной пасте, в волосах своего ребенка…
Я всегда мечтал писать детские сказки, но уже девятый год пишу о том, как пахнут вздувшиеся трупы в жару на улицах разрушенного города.
Слава Богу, я не видел их лиц. У них не было лиц.
