Игорь Ефимов - Аркадий Северный, Советский Союз
Но это всё в Питере. А до других городов доходят только какие-то смутные слухи и сплетни, зачастую создаваемые и распространяемые самими же коллекционерами. Киев и Одесса всё настойчивее пытаются вызвать Аркадия к себе. Разумеется, он и сам давно уже был не прочь поехать куда-нибудь на гастроли, а тем более — сейчас, при всех этих свалившихся на него проблемах. И в это время свою третью попытку пригласить к себе Северного предпринимает Фред Ревельсон. Он наконец-то уговаривает Фукса, чтобы тот свёл его с Аркадием. Впрочем, уговаривать в этот раз, по-видимому, долго и не пришлось: Фукс уже давно понял, что сделать вместе с Северным что-то подобное первым "Программам" и "Одесским концертам" всё равно не получится. И с лёгким сердцем "даёт добро" Фреду на организацию этой поездки.
Хотя и здесь не всё понятно. Добро-то добром, но почему-то и до сих пор никто не может толком вспомнить, как всё же состоялась эта поездка. Судя по всему, факт пребывания Северного в Киеве для многих оказался неожиданностью. И для одесситов, и для Маклакова и, как ни странно, для самого Фукса. Иначе как понимать слова Северного, сказанные им в Киеве: "Рудик, слушай сюда! До тебя дойдёт-таки эта лента. Так вот, запомни: никогда меня не нужно ещё терять. Я ещё тебе понадоблюсь. Скажу ещё другому человеку, я имею в виду — ленинградцам своим: единственный из вас порядочный человек — так это Сергей Иванович. Серёжа, я тебе шлю привет! Свой самый хороший, самый порядочный… И тебе будет то, что нужно. Может быть, чуть-чуть они неправильно делали… Они ещё ни разу, так сказать, не имели права и не могли…" Но, как бы то ни было, первые гастроли Северного начались именно с Киева, а не с Одессы, как считалось до сих пор. В Одессу он поедет уже после того, как Фреду позвонит Владислав Коцишевский и передаст просьбу Маклакова отправить Северного в Город у Чёрного моря.
А пока — апрель месяц, и Аркадий Северный прибывает в Киев. Но, судя по всему, киевляне и сами не были на сто процентов уверены в его приезде, так как только через неделю, если не больше, всё было готово к записи концерта. Причём, относительно всё. Постоянно что-то срывалось: то с залом не получилось, то музыканты не были в полном сборе, а в самый последний день и с аппаратурой не сложилось. И писали потому на обычный "Юпитер". Правда "обычный", да не совсем! Так как числился он на балансе МВД, в системе которого работал знакомый Фреда — Владимир Усенко.
Первоначально Аркадий живёт у Фреда, по выражению самого Северного, на "Борщёвке"[14], а затем перебирается почти в центр к Володе Криворогу, с которым у него сразу же налаживаются дружеские отношения. Они практически не разлучаются всё это время. Владимир показывает ему Киев, знакомит с достопримечательностями и кабаками (а как же без них?). Море встреч и новых друзей. Причём, друзья эти, в основном, не какие-то "крутые" коллекционеры, а обычные советские люди, любящие музыку, "которую не передают по радио". Некоторые из них и о Северном-то никогда раньше не слышали. А какая, впрочем, разница? Главное, что все свои в этой компании. И певец, и простой работяга. Брат Владимира Криворога Николай вспоминает:
"Сидим мы как-то у Володи дома. Стол накрыт. Гитара. Всё, как положено. Вдруг телефонный звонок. Звонит один из Володиных знакомых: "Вы тут сидите, водку пьёте, а в Киев, между прочим, Северный приехал и сейчас записывается у Рабиновича! Он мне только что звонил!" Как говорится: хохот в зале. А Аркадий с удивлением спрашивает: "А кто такой, собственно, Рабинович?" Ну, ему объясняют, что это такой известный киевский коллекционер… — "Ия у него записываюсь? Ну-ка, Володя, набери". Володя набирает телефонный номер, передаёт трубку Северному и тот в своей неподражаемой манере: "Алё. Это Рабинович? А это Северный говорит. Вы таки говорите, что я у вас записываюсь?" Ну, остальное вы можете сами себе представить!"
Тем временем Фред Ревельсон, наконец, находит место для записи — это квартира Бориса Марковича Коваля, ещё одного коллекционера. Сам Маркович, кстати говоря, гораздо больший любитель классического джаза, чем всего того, что поёт Северный. Но, тем не менее, согласие даёт — интересно всё-таки! И вот 20 апреля запись наконец-то состоялась.
О том, что вместе с Северным будет выступать Григорий Бальбер, было решено сразу. Во- первых, Фред Ревельсон давно и хорошо его знал, а во-вторых. Да ему и не было равных по голосу и мастерству в те времена среди "жанровых" исполнителей! Бальбер привёл и музыкантов, а сыгрываться им и надобности не было, так как все они играли в ресторане "Спорт" и были старыми Гришиными знакомыми. Гриша, бывало, и сам выступал с этими музыкантами на разного рода весёлых мероприятиях, свадьбах и юбилеях. Немного и записей их совместных сохранилось. Правда, никто уже не помнит, когда те записи делались, до или после концерта с Северным. А песни на них — почти те же самые и в том же стиле. Состав ансамбля был следующий: Григорий Бальбер — вокал, ударные, Александр Фельдман — скрипка, саксофон, Наум Зигман — вокал, гитара и Леонид Полищуков — гитара. Как видите — инструментальный состав совсем не замысловатый. Даже перекличка сакса со скрипкой не получается — музыкант один. Но и такими простыми средствами эти ребята делают очень качественную музыку. Пусть она не блистала оригинальностью стиля — это была всё та же, хорошо знакомая ресторанная музычка, местами современная, местами — "классическая". Но зато почти каждую песню построили действительно как концертный номер! Начиная с "гвоздя программы", бессмертной песни самого Гриши Бальбера:
НобезПодола Киев невозможен!Как святой Владимир без креста!Это же кусок Одессы,Это ж новости для прессы,И мемориальные места…
А чего стоит хотя бы "Бабушка-старушка" — настоящая интермедия… Бальбер со своими друзьями работает не просто аккомпанементом или фоном к Северному; ведь Гриша и сам был классным Артистом, — мог делать и под Утёсова, но, как говорится, и "под себя" у него выходило неплохо. Да так, что в одной песне с Северным им даже становится тесно. Северный был, безусловно, артистом сольных партий, и всегда сам разыгрывал драматургию песни, разве что с "бэк-вокалом". А тут каждый строит "номер" в своей манере, ну, а полифония — она, как известно, дело сложное. К тому же у Северного и Бальбера разные манеры, но стиль один — "пододесский"; и местами они забивают друг друга. По крайней мере, с Бальбером Северный воспринимается значительно сложнее, чем, например, с совершенно неодесским Резановым.
Впрочем, рискнём заявить, что относить стиль киевского концерта целиком на счёт Одессы — несправедливо! И не прав был даже сам Григорий Бальбер, когда обидел Подол "куском Одессы". Ведь у Киева всегда был свой собственный колорит, только ему, в отличие от одесского, немножко не повезло: редко его прославляли писатели и артисты. Но колорит всё-таки был, и в этом концерте его можно услышать во всей красе — эту гремучую еврейско-украинскую смесь. В общем, всё это ставит киевский концерт туда, где ему и надо стоять — в первые ряды классики жанра.
Но этот концерт интересен не только в музыкальном плане. Некоторые реплики Северного просто обязывают нас снова вернуться к истории с "украденными оригиналами". "Привет "Обертону"! Набоке!" — кричит Аркадий перед началом песни "Я сижу на верхотуре". Не думаем, что к этому моменту он уже знал про вступление к первому концерту "Обертона" с Шеваловским, где, помимо прочего, говорится: ".Аркадий Дмитриевич таки Северный уехал в Краснодар, решив притом, что воровать значительно прибыльней." Иначе Аркадий таки Дмитриевич не "привет" бы кричал, а что-либо иное… Тем не менее, эти обвинения всё же настигли его именно в Киеве. В ранее цитированной нами "послеконцертной" записи Северный говорит буквально следующее: "Мне нужно слетать ещё в одно место, в котором я должен… хочу плюнуть-таки своему куму… Что-то сказать ему прямо в глаза… А то, что там Набока сказал о том, что я таки это… воровать — это легче чем что-то… Так запомни, Набока! Никогда в жизни я не воровал, не крал и там… И никогда нигде".
Может быть, и не стоило останавливаться на этом так подробно, но обвинение в воровстве, причём сказанное "вслух на всю страну" — штука достаточно серьёзная. Тем более, что оно до сих пор не снято, как, впрочем, и ничем не подтверждено. Поэтому мы хотим высказать и свою точку зрения на всё это.
Люди, близко знавшие Северного, говорили (и говорят), что Аркадию было легче умереть с голода, чем украсть что-то. А возможностей было предостаточно. Сколько лет прожил он по чужим квартирам? В Питере, в Одессе, в Киеве. В семье Калятиных вообще прошло около двух лет его жизни. Наверное, если была б такая склонность, как-то проявилось бы это, вылезло наружу? Да и молчал бы, наверное, в тряпочку, если б действительно случилось, а тут: "никогда нигде". Точка.
