Газета День Литературы - Газета День Литературы # 78 (2004 2)
Владимир Бондаренко МАМЕ
Ты родилась в 23 году и даже 23 февраля. И было это 80 лет назад. Рядом с тобой неспешно несла свои воды Северная Двина. По этой Северной Двине и ты когда-то добралась до Архангельска.
Ты была одиннадцатая в семье. У тебя была старшая сестра Мария, которая ушла от нас в том году на тот свет, и много-много братьев. Но играла ты в основном со сверстником своим, последним, двенадцатым в вашем славном роду Галушиных, Проней, 24 года рождения. Так вы вместе и пробегали свое босоногое детство сначала в Холмогорах, потом в Архангельске, пока старшие братья осваивали морские, рыбацкие и прочие мужские ремесла. В трудовых семьях дома дети подолгу не засиживались, закончат шесть-семь классов и за работу. Ушел моряком Прокопий Галушин. А ты, закончив после семилетки учительские курсы, поехала семнадцатилетней девчонкой учительствовать в школу в глухой беломорский район.
Началась война. Восемь братьев Галушиных, кто раньше, кто позже отдали свои жизни за нашу Победу. Да и вы с сестрой Марией поработали в военном госпитале, повыхаживали раненых. Думаю, не генералы и даже не талантливейшие маршалы, а такие вот семьи Галушиных и спасли Россию. А твоей матери даже памятника в Архангельске не удосужились поставить на могилке никакие власти. Много таких — Галушиных, всем не понаставишь... Вот только сейчас кому Родину спасать? Где страна вновь найдет таких Галушиных?
Так и вижу юную учителку на берегу Белого моря. И перед тобой гарцует на коне мой отец, тогда еще незнакомый тебе Григорий Бондаренко. Так уж случилось, что именно на вашем участке он строил легендарную рокадную дорогу, связавшую Мурманск и Вологду. Ведь сама-то Мурманка была в годы войны захвачена финнами. И Мурманск оказался бы никому не нужным портом, если бы в рекордно короткие сроки не была протянута железная дорога до Вологды.
А в это время, в самом конце войны в Венгрии, в боях у озера Балатон восемнадцатилетний десантник Прокопий Галушин совершил свой подвиг, бросившись под танк со связкой гранат... И что бы ни писали либеральные писаки, без героев нация обречена на поражение. Я рад, что происхожу из рода героев.
Тебе сейчас исполняется 80 лет. Тебя поздравляют трое детей, пятеро внуков, пятеро правнуков. Что и говорить, ты прожила довольно тяжелую жизнь. Работала с тремя детьми на руках. Я помню, какой у тебя был праздник, когда из коммуналки, из комнаты, где кроме нас — пятерых, еще жила и бабушка, и какое-то время вывезенная из голодающей Украины папина сестра, мы переехали в маленькую квартирку в деревянном доме. Для нас были праздником завезенные из командировки апельсины, для тебя — первый патефон с любимыми пластинками.
И все-таки, стоило жить, стоило побеждать. Стоит жить и дальше. И пусть ваш славный поморский род Галушиных займет свое достойное место в пантеоне русской славы. Ты почти уже ничего не видишь. Тогда просто сиди и слушай наши признания в любви...
Твой сын
Елена СОЙНИ
МАМЕ
В мороз — подаренный цветок,
в ненастье — свет, в жару — прохлада,
из детства нашего звонок —
твой добрый смех,
за все награда.
Но редко слышу я твой смех,
а все печали и заботы,
и не находишь ты утех
во взрослых детях отчего-то.
Но жизнь, дарованная нам
тобою, столь неповторима,
и радость не проходит мимо,
так не сердись на годы, мам.
И замечала я не раз —
увижу если ранним утром
улыбку материнских глаз,
день будет светлым, будет мудрым.
Борис Сиротин «ПРОТЯЖНЫЙ ОТЗВУК РАДОСТИ И БОЛИ...»
***
Московская осень сухая
Шуршит, как кольчугой, змея.
Из кремня огонь высекая,
Чего-то всё медлит Илья.
Пожухло совсем Подмосковье,
Но луч просквозит сквозь листву,
И, хоть на душе нездоровье,
Любуюсь и, значит, — живу.
В любую плохую погоду
Надолго я здесь остаюсь
И чувствую грусть и свободу,
Ведь сестры — свобода и грусть.
А где-то пылает торфяник,
Порой не пробиться лучу...
Московской я осени данник,
Любовью и верой плачу.
ВНОВЬ ПРИЕХАЛ...
Как много перечувствовал я здесь,
Средь хвойных лап и поднебесных сосен,
Порою мне казалось: мир несносен, —
Тот отголосок слышен и поднесь.
Но больше всё же радости в душе,
Что я любил, пусть глубоко страдая,
И всё никак строкой не попадая
В тон чувству — всё какие-то клише,
Одни "люблю", "тревожусь"... я читал
Здесь Анненского — как две капли слились,
До тонкости такой подняться силясь,
Но в тон своей любви не попадал.
И всё глядел с надеждой на балкон,
На длинные железные перила,
Там влага капли тяжкие копила,
Но им был чужд слияния закон.
Так и случилось в той моей любви...
А может, это страсть была, не боле?..
Но вот приехал — и живет б крови
Протяжный отзвук радости и боли.
***
Отлюбила душа, отгорела,
И не то чтобы стала пуста,
Коль другую собой отогрела,
Но не прежняя всё же, не та.
Отогрела собою другую,
И другой отогрелась сама.
Так и жить бы и жить, не ликуя,
Не сходить понапрасну с ума.
Но порою вдруг вспомнится: было! —
Слёзы счастья и жизнь на краю...
Отгорела душа, отлюбила,
Спела главную песню свою.
***
Как представлю — мурашки по коже...
Но зачем же в чаду и дыму
Жизнь с течением лет всё дороже? —
Вот чего я никак не пойму.
Может, трусость, что стану трухою?
Может, дрожь перед Страшным Судом?..
Это — есть, только то и другое
Я себе представляю с трудом.
И кляну эту жизнь ежечасно
С её страшным лицом наяву,
Но уверен, что всё ж не напрасно,
Не напрасно живу и живу.
Может, будет мой подвиг великий
В том, что в нынешней нашей грязи
Разглядел я прекрасные лики,
Хоть в достатке и морд на Руси.
Разглядел я прекрасные души,
Кто сказал, что сегодня их нет!
Нуворишей огромные туши
Загородят ли солнечный свет! ...
Как представлю — мурашки по коже,
Недалек уже скорбный финал.
Но живу и живу и до дрожи
Эту жизнь в свои поры впитал.
***
Высоченные строят дома
С облицовкою строго-приятной.
Можно въехать почти задарма —
Тыща долларов метр квадратный.
И въезжают почти без забот,
Без этажного крика-кряхтенья,
Только ярко обшивка мелькнёт
Иль какое-то чудо-растенье.
Не провидец я, Бог упаси,
Но не дух их пугает сивушный —
Неуютно им жить на Руси,
Потому что к себе равнодушна.
Чует этот богатый народ,
Их ведь тоже Россия вскормила, —
В равнодушье укромно живет
Окаянная темная сила.
Но пока знают эти и те,
Потому и в отечестве тихо, —
Благодать на Руси — в нищете...
Так-то так... за мгновенье до лиха.
