Борис Джонсон - Мне есть что вам сказать

И забастовка шахтеров оказалась неудачной не столько из-за выбранной агрессивной тактики, сколько из-за того, что они не добились успеха. Скаргилл сильно злоупотребил настроением общественности. Тактические приемы не сработали, потому что в конечном счете жители пригородов Средней Англии посмотрели на него и сказали: «Все, хватит, мы не хотим, чтобы ты использовал хулиганскую тактику для свержения избранного правительства».

Вот почему будущий лидер сельского бунта должен хорошенько продумать свою тактику. Если она окажется неудачной, все, что с этим связано и что они поддерживают, – включая и охоту с ружьем – тоже обречено на поражение. Победа, вероятно, возможна, но нет ничего хуже, чем ввязаться в драку и проиграть.

А какое отношение это имеет к шотландцам?

Знаменитый очеркист этой газеты Фрэнк Джонсон как-то поведал мне удивительную правду о своей работе.

Читатели газеты думают, что он постоянно присутствует на заседаниях палаты общин, сидит на галерке, как горгулья на соборе Нотр-Дам, и набрасывает свои заметки. Легионам фанатов Фрэнка простительно полагать, что он впитывает каждое слово, просеивает каждую никчемную фразу членов парламентов в надежде услышать что-то интересное.

«О нет, старик», – сказал Фрэнк. Бывали времена, когда его ум отключался на целых полчаса и он не был в состоянии следить за парламентскими дебатами. Внезапно, рассказывал он, вдруг все начинали говорить на суахили. Он пытался врубиться и с помощью логических ножниц пробиться сквозь заросли словоблудия. Но так и не понимал, что происходит.

Он словно находился на съезде арабских продавцов ковров, но кто-то спер наушники для синхронного перевода. В такие моменты, по его признанию, он начинал думать о вавилонском столпотворении.

Он парил на восходящих потоках теплого воздуха, как хищная птица, пока до него не доносилась броская фраза, вызывающая его интерес, типа блеяния больной овцы на пастбище внизу. И тогда он устремлялся вниз.

На днях и я, как Джонсон, безучастно сидел на обсуждении законопроекта об охоте. Аргументы пережевывались до состояния мелкой кашицы.

Консерватор за консерватором говорили о свободе. Члены парламента от лейбористов состязались, кто самый остроумный и вызовет больше разногласий. Несмотря на все мои усилия, веки у меня постоянно падали, как крышки унитаза, которые никак не стоят вертикально, пока я наконец не уловил фразу, от которой моя спина выпрямилась.

Я потер глаза, моргнул и начал закипать от гнева. Тори с юго-запада страны объяснял печальные последствия запрета охоты на оленей для деревни Эксфорд и других мест, которые я знал и любил. Как и многие другие, он говорил о потерянных рабочих местах и вреде, наносимом образу жизни.

Во время его речи кто-то с шотландским акцентом перебил его со скамейки лейбористов. Голос принадлежал накренившейся фигуре с пропорциями Хагрида[90], явного любителя калорийных батончиков «Марс».

«А шахтеры? – сказал он. – Шахтеры вас не интересовали, так ведь?» Боюсь, в этот момент меня охватил гнев, что бывает со мной редко. Что он имел в виду?

Следует ли понимать, что этот одиозный запрет, по его разумению, был своего рода местью? Он, кажется, говорит, что палки в колеса заработкам на охоте – это своего рода справедливое воздаяние за то, что Маргарет Тэтчер сделала с шахтерскими поселками в 1980-х.

Какой отвратительный способ управлять страной: допускать несправедливость в отношении одной группы (скажем) преуспевающих охотников в ответ на предполагаемую несправедливость в отношении шахтеров. Но покраснел я не от этого. Меня достало не то, что он говорил, а его акцент.

Он был из Шотландии. А собирался запретить охоту в Англии и в Уэльсе. А я как член парламента от Англии не имею права обсуждать судьбу охоты в Шотландии.

В довершение абсурдности он, член парламента от Шотландии, заседающий в Вестминстере, не имеет права решать этот вопрос по Шотландии, так как охота в Шотландии больше не относится к компетенции палаты общин и передана в юрисдикцию парламенту Шотландии.

Уродливая асимметрия. В соответствии с конституционными «Хорликс» (это теперь не только название молочного напитка на сон грядущий, но и универсальный термин для обозначения событий и стратегий второго срока пребывания Блэра у власти) такое происходит раз за разом.

Во вторник вечером 40 шотландцев проголосовали вместе с правительством за недоработанный план учреждения больниц (хорошая идея, опороченная проволочками казначейства). Большинство лейбористов составляло всего 35, что показывает, насколько важны эти шотландцы при таком герметичном голосовании. Но дело не в количестве шотландцев, проголосовавших за или против правительства. Позорно то, что им вообще разрешают голосовать по этому вопросу.

Как и охота на лис, вопросы здравоохранения были полностью отданы на усмотрение парламента Шотландии. Члены парламента от Шотландии голосовали по вопросу, который был чисто английским, тогда когда члены парламента от Англии не имели такого ответного права по вопросам здравоохранения Шотландии. При этом, чистый сюр, сами члены парламента от Шотландии не имели права высказываться по вопросам здравоохранения в своих собственных избирательных округах.

И вот эту аномалию первым, конечно, обнаружил Тарн Дэльелл, Отец палаты[91] и первый, кто поставил Западнолотианский вопрос[92]. И он был не одинок среди шотландцев – членов парламента от Лейбористской партии, кто посчитал такое недопустимым.

Кто был рыжеватый представитель теневого кабинета по здравоохранению, который в 1992 году сказал: «Как только у нас будет шотландский парламент, рассматривающий вопросы здравоохранения в Шотландии, я больше не смогу работать министром здравоохранения в Англии»? Это был Робин Кук.

И как он проголосовал во вторник, в состоянии головокружения от интеллектуального обмана? Он проголосовал как шотландец за реформу Государственной службы здравоохранения (ГСЗ), которая касалась только Англии.

Наш новый министр здравоохранения Джон Рейд олицетворяет именно ту невменяемость, что предвидел Куки. Он – член парламента от избирательного округа «Гамильтон Норт и Белзхил» (в Шотландии) и теперь возглавляет министерство, чьи постановления не распространяются севернее Твида (река в Шотландии. – Прим. пер.).

И каков был ответ лейбористов на Западнолотианский вопрос? Просто люди должны перестать задавать его и ничего не делать по сокращению 72 членов парламента, составляющих раздутый шотландский контингент.

Самый логичный ответ – иметь не английский парламент (у нас вполне достаточно политиков), а английские голоса по английским законам и выкинуть шотландцев и валлийцев из лобби для голосования по вопросам, касающимся только Англии.

Вернет или нет правительство тори охоту, не знаю, но я не хочу, чтобы мой шотландский приятель прерывал оратора криками, не говоря уже о голосовании.

Конец Блэра?

Блэр в состоянии глубокого кризиса? И не надейтесь.

Я полон оптимизма, но это смешно. В Вестминстере есть уважаемые мною люди, свидетели подъема и падения правительств, которые полагают, что политическая жизнь Тони Блэра близится к завершению.

«Если Шерри не определилась с метражом штор для Данспиннин[93], ей следует поторопиться», – говорят они. «Для Блэра все кончено, – сказал мне на днях один политический комментатор. – Он даже не поджаренный хлебец. Он – сплошные крошки. Он уже не история. Он – биология. Физика».

«Посмотрите, – постоянно говорят мне люди, – как он правит страной». Он уверяет всех в Лейбористской партии, что не собирается проводить референдум по европейской конституции, только через его труп. Не менее 319 членов парламента от партии лейбористов жестко обработали в коридорах лобби против голосования за такое консультирование. Затем Блэр отрывает свой взор от звезд на Бермудах, возвращается и объявляет о самом удивительном и решительном развороте со времен, когда Эмерсона Фиттипальди занесло юзом на узком повороте дороги в Монако.

Он убеждает своих бедных тупоумных заднескамеечников поддержать вторжение в страну третьего мира на том основании, что эта страна обладает ОМП (оружием массового поражения), которое она может применить против нас в течение 45 минут, и рассчитывает, что они останутся лояльными к нему, если: а) ОМП Саддама Хусейна окажется не более грозным, чем кадка с протухшей тарамосалатой, и б) ЦРУ ясно предупреждало правительство Великобритании, что 45-минутная готовность – полный бред.

Он ведет заседание по поводу полной дезинтеграции системы иммиграции и предоставления убежища; затем на последней минуте произносит паническую речь, в которой запоздало излагает идеи тори об ограничении льгот для тех, кому в действительности не грозит преследование. После семи лет массированного расширения госсектора с заполняющими бланки программистами, с руководителями групп и нормировщиками он проводит экстренное совещание, чтобы определить, почему 60 % населения не видят улучшения в работе государственного сектора. Вот это да!