Борис Джонсон - Мне есть что вам сказать

Это правда, что, будь я просто редактором, то ограничился бы извинением в виде короткого взвешенного письма. Это правда, что я в Ливерпуле потому, что я еще и политик. Но мое извинение отличается по масштабу, а не по характеру, от любого другого компетентного редакторского извинения. Джонсон-политик извиняется и отказывается извиняться именно за те же вещи, что и Джонсон-журналист. Майкл Говард, Стивен Гловер и жители Ливерпуля совершенно правильно возражают против отдельных частей статьи, но я не могу согласиться с мнением Майкла Говарда, который называет всю статью «вздором от начала и до конца». Для этого мне потребовалось бы провести что-то вроде префронтальной автолоботомии.

Несмотря на искажения фактов и бестактность, за что я приношу свои извинения, в передовице прошлой недели высказываются и правильные мысли: о фальшивых чувствах, о жалости к себе, риске и нашем отказе понимать, что иногда мы бываем авторами собственных несчастий. Эта мысль дошла до меня, когда я вез ребенка на футбольный матч и слушал репортаж об игре сборных Англии и Уэльса, на которой планировалось помянуть минутой молчания Кена Бигли. Я слушал с возрастающим недоверием и отвращением, так как вместо того, чтобы помолчать, болельщики принялись тараторить, сквернословить, отпускать колкости и свистеть. Через несколько секунд рефери в замешательстве не выдержал, свистнул и начал матч. На следующий день газеты ни словом не обмолвились об этом ужасном событии, и я задумался над причинами. Как люди могли вести себя, словно какие-то головорезы? Реакция толпы показала, что там была фальшь: церемония потребовала от людей проявить те чувства, которых они – явно, увы – не испытывали.

Предположим, болельщиков попросили бы почтить минутой молчания память тех, кто погиб на войне, или жертв террористических актов ИРА. Молчание прерывалось бы только покашливанием. Так что большинство фанатов в некотором смысле испытывали протест против навязанных им эмоций. И это заставило меня задуматься о передовице на тему культуры сентиментальности в современной Британии, которая близка культуре жертвенности. Мне захотелось написать об этом статью не потому, что я хотел оскорбить жителей Ливерпуля, а потому, что, на мой взгляд, в последнее время мы не упускаем возможности обвинить государство и потребовать от него компенсации, и это серьезная проблема. Да, нетактично было указывать на это в контексте смерти Кена Бигли, и я прошу у его семьи прощения, если причинил им боль. Но когда член семьи погибшего заложника говорит, что у премьер-министра «руки в крови» г-на Бигли – это чушь. Руки в крови только у тех, кто убил Кена Бигли, и надо обязательно напоминать об этом.

Важно отметить нашу склонность винить государство, так как мы живем во все более разобщенном обществе. В таком обществе государство делает все больше и больше, множатся пособия для нуждающихся, а добрые прежние человеческие чувства и привязанности к соседям и семье теперь выливаются в потоки сентиментальности. В некотором роде мы так же бесчувственны по отношению к нашим старикам, как и любая другая страна в мире. И все же мы настолько сентиментальны к существам, не принадлежащим к человеческому роду, и так деспотичны в нашей сентиментальности, что скоро станем первым форпостом цивилизации в запрете охоты.

Мы настолько готовы видеть себя в качестве жертв, что наша культура все больше превращается в культуру истеричной компенсации здоровья и безопасности, где главные виновники – журналисты-паникеры, трусливые политики и бестолковые судьи, которые должны пресекать попытки адвокатов обвинить кого-то другого – обычно государство – в несчастьях своих клиентов. Таковы взгляды The Spectator, его редактора, Стивена Гловера и, держу пари, Майкла Говарда. Я искренне и от всего сердца извиняюсь за оскорбление, нанесенное в передовице на прошлой неделе, и за бестактную неточность изложения. Но от своей точки зрения я отказаться не могу.

Нам нужна атомная энергетика и новое поколение ученых

Этого достаточно, чтобы зарыдать. Вот мы и докатились, нация, которая когда-то лидировала в мире по научным открытиям. Кто выдвинул теорию гравитации? Британец. Кто открыл кровообращение? Мы. Где обитал Фарадей, когда разработал теорию электромагнетизма? Именно здесь, в Британии.

Мы ответственны почти за каждое революционное научное открытие, от телевидения и компьютера до судна на воздушной подушке и пресса для брюк. Мы открыли ДНК и разработали антибиотики. Было время, когда в верхушку британского истеблишмента входили ученые: Джон Холдейн[100], Чарльз Сноу[101] – всех не перечесть.

До того как стать политиком, г-жа Тэтчер с гордостью утверждала, что она радикально изменила состав мороженого Mr Whippy, чтобы оно включало больше холодных воздушных пузырьков на кварту растительных жиров. Но прежде всего мы были нацией, которая возвестила о начале века атома.

Это была тема моего первого серьезного эссе, и я с радостью признаюсь, времени прошло достаточно, что я полностью переписал его из книги издательства Ladybird. Эссе называлось «Атомная энергия». Я написал его в возрасте девяти лет в духе ничем не омраченного и буйного технического оптимизма, в котором я воздавал хвалу удивительным открытиям, последовавшим за расщеплением атома урана-235.

Думаю, таких детей, как я, были тысячи. Нас изумляли и зачаровывали портреты Кокрофта[102] и Уолтона[103] в кембриджских лабораториях и жуткое радиоактивное свечение в трубках и дистилляторах, их волосы гладко зачесаны назад, на лицах восторженная сосредоточенность гениев.

А как можно забыть великого Резерфорда[104] – так и стоит перед глазами – и как он догадался, глядя на стопку падающих книг, что более тяжелые изотопы более неустойчивые? Это нация, которая расщепила атом. Однако сегодня, друзья мои, как мы пали, насколько изменились с того времени, когда занимали ведущее положение в мире.

Все больше людей признают, что впервые за четверть века мы должны строить ядерные реакторы. Можно спорить об их количестве, но они должны стать частью решения наших все возрастающих энергетических проблем.

Но вот на днях делегация инженеров и ученых поведала мне ужасную правду. «Если правительство сегодня решит построить ядерный реактор, то в этой стране мы едва ли наберем полдюжины людей, способных на это, и все они уже пенсионеры». Приехали, мои дорогие: родина Ньютона, Бойля и Дж. Дж. Томсона – и не может даже строить собственные атомные электростанции!

Правительство отчаянно пытается решить проблему с помощью программы по ядерной физике стоимостью £6,3 млн, нацеленной на поддержание ядерных исследований, которые будут проводиться в течение следующих четырех лет в семи университетах, но в ближайшей перспективе это не улучшит положения. Если мы хотим иметь экологически чистый ядерный источник, за необходимой технологией нам придется обратиться к французам, японцам или даже южноафриканцам.

Если, конечно, нынешние и будущие студенты не увидят, какая огромная возможность таится в этой области, и не повернутся лицом к дисциплинам – в естественных и технических науках, – которыми они пренебрегали последние 20 лет. Надеюсь, меня не будут считать однобоким технофилом, помешанным на атомной энергетике, если я выскажу надежду, что так или иначе они это сделают. Как я писал здесь ранее, я слишком напуган, чтобы оспаривать все более распространенное в мире представление о глобальном потеплении.

Но даже если окажется, что страхи преувеличены (иногда просто до смешного, не так ли?), аргументы в пользу атомной энергетики остаются весомыми. Взгляните на квитанцию за газ. Проанализируйте стремительный рост доли газа в наших энергетических потребностях. В 1970 году она составляла около 5 %, а сейчас примерно 45 %.

Страшно подумать, что г-н Путин или его менее сговорчивый преемник может перекрыть краник в нашей газовой трубе. Страшно подумать, что мы будем постоянно нуждаться в защите от причуд какого-нибудь европейского газового картеля. Нам нужна альтернатива, но не ветряные двигатели, бороздящие наш пейзаж, способные при их мощности разве что снять корку с рисового пудинга.

Вот почему я возвращаюсь к своей приверженности к атомной энергетике в девятилетнем возрасте: потому, что если есть ответ глобальному потеплению, то атомные электростанции должны стать частью системы; потому, что мы не можем позволить себе зависеть от зарубежного газа, и, наконец, потому, что это поможет укрепить рассыпающуюся в прах научную базу этой страны.

У нас хорошие позиции в фармацевтике, и тут есть мудреные области, например геном человека и проведение опытов с животными, в которых мы – мировые лидеры. Но в области естественных и технических наук мы давно уже утеряли лидирующие позиции, и, если то, что говорят мне технари, верно, проблема начинается в школе.