Эксперт Эксперт - Эксперт № 15 (2014)
Уже с 1992 года Евросоюз фактически взял курс на проведение автономных (без участия США и Канады) миротворческих и гуманитарных операций, на создание собственных военных формирований —объединенного армейского корпуса, оперативного соединения сухопутных войск, оперативного соединения ВМС, центра обработки данных космической разведки. Непосредственно под эгидой ЗЕС за последние пятнадцать лет было проведено несколько операций на Балканах, в зоне Персидского залива, на Среднем Востоке (хотя их трудно назвать успешными). Вместе с тем по мере передачи Европейскому союзу военно-политических функций ЗЕС значимость этой организации продолжает снижаться, а функционирование ее институтов уже приняло формальный характер, более нацеленный на обеспечение ситуационной конкуренции с НАТО.
Собственно, европейские политики (и в интеграционном формате, и на уровне элит в ключевых государствах Старого Света) уже начинают демонстрировать прагматический, а не идеологизированный подход к решению довольно острой проблемы военного строительства: на дырявый оборонительный «зонтик» США больше надеяться не стоит. Кстати, такие возможные военно-политические перемены явно не будут способствовать укреплению евро-атлантического сотрудничества и по другим направлениям.
— Насколько радикально может поменяться европейский курс после выборов в Европарламент 25 мая?
— Никакие значимые перемены сразу произойти не могут — даже если ультраправый французский Национальный фронт наберет в будущем составе Европарламента несколько процентов депутатских мандатов, а сторонники Марин Ле Пен, по ее же словам, «будут блокировать попытки дальнейшего развития этого федералистского ЕС».
Важнее другое: общее количество европессимистов возрастает, а привлекательность идеи единой Европы (и тем более ее расширения) — угасает. Интеграционная модель «по-брюссельски» оказалась явно несостоятельной, однако сам этот проект уже давно стал функционировать в самодостаточном формате, который не предполагает значимой общественной корректировки. То есть при Жан-Клоде Юнкере, несмотря на его персональное качественное отличие от Баррозу, вполне могут продолжиться не только экономические, но и внешнеполитические эксперименты — особенно на периферии Евросоюза. Однако полагаю, что реакция на грядущие украинские события окажется более взвешенной и независимой от возможных наставлений США. Не исключаю также, что в целом отношения между ЕС и США станут стабильно ухудшаться в среднесрочной перспективе, особенно если это окажется выгодным для Германии.
— Как вообще европейские политики и эксперты оценивают перспективы собственно Евросоюза? Нет ли там ощущения надвигающегося масштабного социально-экономического кризиса?
— Общеизвестно, что есть евроромантики и евроскептики, но я бы сюда добавил еще и европрагматиков. Первые выступают за дальнейшее развитие европейских интеграционных институтов без оценки возникающих рисков и возможностей. Вторые вообще разочарованы в европейской интеграции и хотят возврата к Европе периода национальных государств. Третьи продолжают придерживаться общей интеграционной линии в экономике, но при этом хотят также учитывать национальные интересы предпринимателей и потребителей и отвергают политическую интеграцию в рамках Евросоюза.
Вероятно, многое из того, что в дальнейшем будет происходить с ЕС, станет определяться соотношением этих трех составных частей — в том числе то, будет ли общеевропейский кризис системным или частичным.
Всесилен ли дракон
— Насколько однозначна поддержка Москвы Пекином в украинском вопросе? Ведь в КНР всегда очень трепетно относились к вопросам территориальной целостности.
— Официально Пекин пока занимает нейтральную позицию, призывая все стороны украинского противостояния к сдержанности, но при этом не отказывается от ведения традиционной бескомпромиссной борьбы против «трех зол» — терроризма, экстремизма и сепаратизма. Однако, как это часто бывает, у этой китайской борьбы есть внешний и внутренний аспекты. Например, уйгурские сепаратисты пытаются незаконно отнять территорию у КНР — и «это плохо», но у тех же тайваньских сепаратистов КНР имеет право аннексировать их территорию, даже силовыми методами, — и «это хорошо». Налицо политика двойных политических стандартов, но восточные люди это воспринимают гораздо проще: надо скрывать за улыбкой кинжал. Конечно, в итоге китайцы способны отнестись на более высоком стратегическом уровне к возможным российским действиям по решению украинского конфликта — со своими сепаратистами они все равно будут сражаться, независимо от той или иной оценки российской политики на западе постсоветского пространства, но при этом негласно станут способствовать тому, чтобы у России не оказалось пространства для геоэкономического маневра.
— Насколько вообще, на ваш взгляд, Россия может в долгосрочном плане рассчитывать на поддержку со стороны Китая в сложных вопросах? Где та грань, за которой Пекин не сможет или не захочет нас поддерживать?
— Это будет полностью зависеть от того, претерпит ли вообще внешняя политика КНР существенные изменения в ближайшее десятилетие. Хотя контуры геостратегического будущего Китая частично просматриваются уже сейчас, в перспективе КНР все еще не готова полноценно взять на себя даже региональную ответственность за судьбы Евразийского континента. До тех пор пока не проведены внутренние китайские реформы, не повышены устойчивость и самодостаточность китайской экономики, не реализован успешно хотя бы один международный вооруженный конфликт с участием китайской армии, России не стоит делать ставку на эффективную поддержку своей политической линии Китаем.
Вообще, нетрудно заметить, что высшему руководству КНР по-прежнему не до геополитики: перед ним стоят более актуальные задачи. И российские интересы для «континентальных» китайцев даже в малейшей степени не представляются значимыми в этом контексте — мы фактически уже играем для Пекина роль сырьевого придатка.
Вместе с тем некоторые китайские аналитики считают, что стратегический характер китайско-российских отношений, напротив, продиктован как раз геополитическими факторами, и так было практически всегда. Что объединяет нас еще больше, по их мнению, — так это то, что в отношениях западных стран с Китаем и Россией всегда существовала какая-то неопределенность, какая-то дистанция. Не стал бы утверждать, что стратегическое партнерство двух таких гигантских международных «оригиналов» в перспективе может оказаться состоятельным…
— В последнее время довольно много говорят о том, что Китай находится в шаге от перехода к более наступательной внешней политике, например в вопросе о спорных островах. Это так?
— Выше я уже отчасти ответил на этот вопрос. Китайцы совершенно не сомневаются относительно принадлежности островов Дяоюй, считая, что на них полностью распространяется суверенитет КНР, — военно-политическому руководству Китая вообще довольно трудно воспринимать международно-правовую категорию «территориальный спор». Вместе с тем новое поколение китайских лидеров еще дальше отходит от заветов Дэн Сяопина, призывавшего к международной сдержанности. Все большую популярность у китайских элит приобретает внешнеполитическая модель, базирующаяся на доктрине нового китайского национализма, в которой Китаю отводится роль «всесильного дракона». Нежелание КНР идти на компромиссы в международной политике, растущая боевая мощь китайского флота, активная экспансионистская политика по всему миру — все это создает определенные предпосылки для осторожных опасений по поводу актуализации китайского внешнеполитического потенциала. Недаром же китайцы предпочитают «бить по траве, чтобы вспугнуть змею».
— Япония в последнее время демонстрирует России свой позитивный настрой (позиция по Крыму, решение по шельфу в Охотском море). Это как-то связано с переговорами по Южным Курилам?
— Мне не известно о каких-либо изменениях в позиции российского руководства относительно территориальной принадлежности четырех южно-курильских островов. Да это было бы совершенно нелогично: получить обратно Крым — и отдать Южные Курилы? Кстати, Япония, хотя и неохотно, официально присоединилась к режиму санкций «коллективного Запада» против России — впрочем, полагаю, экономические санкции в Токио станут применять все-таки очень избирательно. Скорее, японцы последний год пытаются разыграть с нами «антикитайскую карту», ведь их внимание привлекает не только Малая Курильская гряда, но и ряд других заманчивых восточноазиатских территорий. Возможно, на этом направлении можно бы было поискать новое переговорное пространство: подписав мирный российско-японский договор, Япония отказывается от своих притязаний на Южные Курилы — а Россия объявляет о своем благожелательном нейтралитете при силовом решении Японией вопроса о «спорных островах» с Китаем.
