Юмор императоров российских от Петра Великого до Николая Второго - Арсений Александрович Замостьянов
Когда губернатор N.N. попался на краже казённых денег — императрица пожаловала ему подарок. Исполинских размеров кошелёк. Такой подарок — страшнее любой выволочки. Иносказательный упрёк, достойный пера сатирика.
В эпоху Екатерины в некоторые торжественные дни безденежно давались спектакли для увеселения всех сословий. Разве только «чернь» — по нравам того надменного времени — на такие спектакли не допускалась.
На одном из таких представлений в театре, в открытой и несколько выдававшейся вперед ложе, присутствовала Императрица. В продолжение пьесы на руку ее, которая лежала на перилах ложи, упал плевок. Она спокойно отерла его платком. Сидевший сзади нее обер-шталмейстер Лев Александрович Нарышкин выбежал разыскивать виновного и поднял тревогу в ложах, бывших над императорскою ложею. По возвращении его Императрица спросила:
— О чем это хлопотал ты, Лев Александрович?
— Да как же, матушка-Государыня… такая неслыханная дерзость.
— Послушай, Лев Александрович. — сказала Екатерина. — если это сделано умышленно, то какое наказание тому, кто всенародно осмелился таким образом оскорбить меня, свою Императрицу?.. Если же неумышленно, а только по неосторожности, как я и полагаю, то виновный и теперь уже более пострадал, нежели заслуживает.
Остроумие помогало повелевать своенравными, честолюбивыми «орлами». Когда князь Николай Репнин, немало дел наворотивший в Речи Посполитой, доложил Екатерине, что князь Любомирский добивается польской короны, она ответила русской поговоркой, которую, верно, слыхала от Потёмкина: «Корове седло не пристало». Остроумие помогало выйти из щекотливого положения, приземлиться по-кошачьи на четыре лапы при падении. Для политика — качество неоценимое. И Россию она любила — научила себя любить её. Однажды Екатерина, будучи в Царском Селе, почувствовала себя нехорошо, приехал Роджерсон, ее любимый доктор, и нашел необходимым ей пустить кровь, что и сделано было тотчас.
В это самое время докладывают Государыне, что приехал из Петербурга граф Александр Андреевич Безбородко узнать о ее здоровье. Императрица приказала его принять. Лишь только граф Безбородко вошел, Императрица Екатерина, смеясь, ему сказала:
— Теперь все пойдет лучше: последнюю кровь немецкую выпустила.
С самим Безбородко однажды случился классический курьез. Однажды императрица поручила ему написать и представить ей назавтра указ, довольно важный и требовавший глубоких соображений. Срок был короток, обстоятельства не терпели отлагательств, но Безбородко, занятый, вероятно, другими спешными делами, забыл приказание и явился к ней на следующий день, не исполнив поручения.
— Готов ли указ? — тут же спросила его Екатерина.
Безбородко спохватился и, нисколько не смешавшись, вынул из портфеля лист бумаги и стал читать то, что ему было велено. За каждым параграфом Екатерина одобряла написанное и, совершенно довольная, потребовала мнимый указ для подписания.
Безбородко, не ожидавший такой скорой развязки и рассчитывавший на некоторые замечания, дополнения и изменения в частях, которые дали бы ему возможность обратить импровизацию в действительность, замялся и медлил.
Императрица повторила свое требование. Чрезвычайно смущенный Безбородко подал ей, наконец, лист белой бумаги. Екатерина с изумлением посмотрела на докладчика и вместо ожидаемого гнева выразила свое удивление к его необыкновенным способностям. С тех пор его репутация в её глазах только возросла. Царица века просвещения жила по логике парадокса!
С боевыми орлами
Так повелось, что всех вояк екатерининского времени мы называем орлами. В память о братьях Орловых, приведших императрицу к власти… А побед в те времена было много, и воевала Россия беспрестанно.
Трудно не вспомнить и один из самых известных комических сюжетов, связанных с Екатериной. Адмирал Василий Чичагов прошёл не только огонь, воду и медные трубы, но и полярные льды. А его победы над шведской эскадрой при Эланде, Ревеле и Выборге определили исход войны, в результате которой Стокгольм окончательно отказался от притязаний на русские завоевания в Прибалтике. Екатерина знала, что старый моряк не привык гарцевать в светском обществе, но пригласила его на утреннюю аудиенцию. Начал он робко, а потом вошёл во вкус, принялся жестикулировать, повышать голос. И, наконец, когда речь пошла об окончательном разгроме шведского флота, перешёл на непечатные загибы. Сказанул — и тут же осекся, опасливо поглядывая на императрицу. А она ответствовала невозмутимо: «Продолжайте, Василий Яковлевич, я ваших морских терминов не разумею…». Получилось и тактично, и едко. Возможно, именно из-за этой легендарной беседы Чичагова включили в узкий круг «екатерининских орлов», окруживших её пьедестал в композиции памятника, что и ныне стоит возле Александринского театра.
В другой раз, в день Св. Георгия Победоносца, когда при дворе принимали и угощали всех георгиевских кавалеров, находящихся в столице, императрица, разумеется, присутствовала за обеденным столом. Кавалеры сидели не по чинам, а по старшинству получения ордена. Екатерина беседовала с героями, ей лично известными, о сражениях и победах, прославивших их имена и Отечество, вспоминая и рассказывая малейшие подробности каждого дела. Недалеко от нее сидел контр-адмирал NN, украшенный орденом 3-го класса, истый моряк и по наружности, и по всем своим приемам, совершенно чуждый придворных тонкостей и вежливостей. Он уже, по своему обычаю, осушил несколько рюмок доброго вина и несколько подогрел и без того неробкую и горячую свою душу. Императрица, желая почтить его своим вниманием, но не помня его подвигов, обратилась к нему с вопросом:
Адмирал Василий Чичагов
— Вы где получили Егорьевский крест?
— Под Чесмою, Ваше Величество.
— Чем вы тогда командовали?
— Кораблем «Рафаилом».
— А! Теперь знаю.
