Юмор императоров российских от Петра Великого до Николая Второго - Арсений Александрович Замостьянов
Во внимание к важности места Екатерина, признавая поступок Боборыкина дерзким, оскорбительным для Сената, написала на докладе следующую резолюцию:
«Боборыкина надлежало за это отдать головою Сенату, но вместо того повелеваю выдержать его при Сенате под арестом две недели и потом отправить к отцу, чтоб наставил его в правилах доброй нравственности».
Однажды в Сенате старик Разумовский отказался подписать решение, которое считал несправедливым.
— Государыня желает, чтоб дело было решено таким образом. — объявили ему сенаторы.
— Когда так, — не смею ослушаться. — сказал Разумовский, взял бумагу, перевернул ее верхом вниз, и подписал свое имя…
Поступок этот был, разумеется, немедленно доведен до сведения Императрицы, которая потребовала от графа Кириллы Григорьевича объяснений.
— Я исполнил вашу волю, — отвечал он, — но так как дело, по моему мнению, неправое и товарищи мои покривили совестью, то я почел нужным криво подписать свое имя.
Государыня пересмотрела дело, отменила решение сенаторов и сказала Разумовскому:
— Вы мне настоящий друг, ибо не допустили меня совершить несправедливость.
Один сенатский регистратор, по рассеянности, изорвал вместе с другими ненужными бумагами указ, подписанный императрицей. Заметив свою ошибку, он пришел в ужас и в отчаянии решился на довольно смелый поступок: он отправился в Царское Село, где находилась тогда Екатерина, забрался в дворцовый сад и, засев в кустах, с замиранием сердца ожидал появления Великой. Прошло несколько томительных часов, пока громкий лай двух левреток возвестил несчастному чиновнику приближение Екатерины. Регистратор вышел из своей засады на дорожку и стал на колени.
— Что ты за человек? — спросила его Екатерина.
— Я погибший, государыня. — отвечал он, — и только вы одни можете спасти меня.
— В чем же состоит твое дело?
Регистратор подал ей разорванные куски указа и откровенно сознался в своей рассеянности и неосторожности.
— Ступай домой, — сказала императрица, — а завтра на этом месте и в этот же самый час ожидай меня.
На другой день, встретив чиновника, Екатерина подала ему новый, подписанный ею указ и промолвила:
— Возьми, вот тебе другой указ, беда твоя миновалась, отправляйся скорее в типографию, да смотри, никому не сказывай об этом происшествии, иначе тебе достанется от обер-прокурора.
Комедиограф на троне
Она считала себя писательницей. С годами всё чаще предпочитала вращаться в мире собственных фантазий. Редко расставалась с пером — слагала и стихи, и трагедии, и исторические очерки, не говоря уж об указах. И острила, как могла. Немка на русском троне не любила быстрой езды. И, когда просила кучеров умерить пыл, говаривала так: «Скоро ездят от долгов, чтобы кредиторы не остановили, а мои финансы, благодарю Бога, хороши». Реплика вполне театральная.
Однажды Екатерина написала комедию «За мухой, с обухом». В героях этого водевиля — Постреловой и Дурындине — все узнали Екатерину Дашкову и Алексея Нарышкина. Незадолго до этого они поссорились из-за свиньи, забредшей в чужой огород — совсем по-гоголевски, хотя и задолго до Гоголя. С особенным пылом императрица смеялась над хвастливыми рассказами Дашковой о том, как её принимали в Европах.
Дашкова в очередной раз обиделась на бывшую подругу, но суть не в этом. Главное, что Екатерина — «великая жена» — в пору войн, реформ и бунтов не жалела времени на сочинение комедий, весёлых безделиц. Таков был её образ жизни, порождавший «шумный рой» театральных комедий, даже по названиям которых ясно, что чувство юмора в них ночевало со всеми удобствами: «Именины госпожи Ворчалкиной», «За вздор пошлины не платят», «Сказка о горе-богатыре Косометовиче». Некоторые из этих пьес она целиком написала самостоятельно, к другим приложила руку в соавторстве с друзьями. В комедии «Обманщик» под шутовским именем Калифлакжерстона Екатерина вывела графа Калиостро, знаменитого волшебника-гастролёра которому повелела убираться из России… Чувство юмора помешало ей поверить в «эликсир бессмертия» и прочие чудеса от Жозефа Бальзамо!
Она любила и умела вести долгие беседы в режиме самоиронии. Это ещё один необходимый штрих к портрету императрицы. Все её замечания о собственном характере не лишены двойного дна. И для Елизаветы Петровны, и для Анны Иоанновны эта интонация оставалась недоступной. Так, Екатерина посмеивалась над своей боевитостью: «Если бы я была мужчиной, то была бы убита, не дослужась и до капитанского чина». Это не признание, не декларация, а именно ироническая самоаттестация, которую не следует понимать напрямки.
Однажды она прогуливалась по набережной с неизменной Марьей Саввичной Перекусихиной — главной фрейлиной и подругой императрицы. И попался им некий молодой вертопрах. Поглядел на дам свысока и прошёл мимо, даже не обнажив головы. Неслыханная дерзость! Но это, если не считать, что прогуливались они инкогнито. Впрочем, правило хорошего тона он нарушил в любом случае. «Он вас не узнал!», — попыталась смягчить ситуацию Перекусихина. «Конечно, не узнал. Но мы с тобой одеты порядочно. Он должен бы иметь к таким дамам уважение», — ответил Екатерина с обидой, но потом рассмеялась: «А просто устарели мы с тобой. Были бы помоложе — уж он бы нам поклонился».
