«Будем надеяться на всё лучшее…». Из эпистолярного наследия Д. С. Лихачева, 1938–1999 - Дмитрий Сергеевич Лихачев
Не внушает никакого доверия и прохоровское определение понятия «текст» как «материально закрепленного» выражения замысла. Я уже писал Вам, что это у него не случайно: из этого у него должно вытекать, что у текстолога имеются все условия («материальные»!) для точного выявления «авторской воли». Ну а верно ли, что текст — «материально закрепленный»? Что имеется в виду? — Книга, бумага, типографская краска, чернила? Или, м[ожет] б[ыть], электрон — если текст записан на магнитофонную ленту? А если обыкновенная грамзапись? — Пластинка? По-моему, можно представить себе текст, нигде и ничем не зафиксированный «материально», а произнесенный вслух и просто запомнившийся слушателями и при желании ими воспроизводимый. — Во всяком случае, на деле все это гораздо сложнее, чем в схоластических упражнениях Прохорова. Об этом Вы верно пишете, но только в связи с «авторской волей».
Отвечаю теперь на прямо поставленный Вами вопрос, не будет ли излишней резкостью называть представления Прохорова «лубком». Для ответа на этот вопрос Вам полезно знать не только то, что он пишет в своей статье и что у него «материально закреплено», но и то, что он думает и болтает всюду. Отчасти я Вам это сообщал уже ранее: 1) Вашу книгу он считает порочной и клянется добиваться того, чтобы она была разгромлена «в пух и прах» (это — подлинные слова); 2) он считает, будто Вы тем более неблагодарны в отношении «Основ текстологии», что многим им обязаны и что даже заимствовали из них многое; 3) заключительную часть своей статьи он сам называет «упреком в непорядочности». (Еще раз прошу у Вас простить меня. Я бы не стал повторять этих глупостей, если бы не считал, что знать о них Вам полезно и нужно для выработки нужной позиции, стиля и тона Вашей статьи.)
И потом — надо знать о том, что такое Прохоров. (У меня есть основания опасаться, что Бухштаб обидится, что Вы его поставили в слишком плохую компанию.) Посмотрите-ка еще раз, как его и в каких выражениях разрисовал Виноградов (в книге «Проблема авторства и теория стилей», стр. 115–119). В «Русской литературе», 1959, № 1 была статья Ермилова[2396], в сущности, уличавшая Прохорова в филологической бездарности. (Статья называлась «Что противопоказано текстологии?».) Его хамовитую статью об издании Пушкина[2397] основательно распек С. М. Бонди в «Вопросах литературы»[2398]; к сожалению, редакция сильно смягчила статью С. М. Бонди, так что он хотел было даже от нее отказаться; его «лермонтоведческие» упражнения высмеяны в ряде изданий как несостоятельные. Трудно припомнить какую-нибудь работу П[рохорова], которая бы не вызвала решительных и резких возражений. После этих «нокаутов» П[рохоров] если еще и плавает на поверхности, то только благодаря необъяснимой поддержке В. С. Нечаевой, которая совершенно ничего не видит за своими пристрастиями. Ни статья Ермилова, ни книга Виноградова у нас на группе даже не обсуждались, и вообще делается вид, что их не существовало. — страусовая защита! Публичных обсуждений вообще боятся и не хотят. Вы им ничего не докажете — они останутся при своем (у них другого выхода нет). Вы поэтому правильно делаете, что апеллируете больше к читателям. Надо формировать вокруг этого общественное мнение (которое, впрочем, давно уже существует).
А сколько к этому неиспользованных возможностей! Вы посмотрите в № 3 «Вопросов текстологии», на стр. 19[2399] — как этот маньяк «формулировок» «определил» понятие «письмо»! — Это же золотой материал для «Крокодила» или для «Горестных замет» в журнале «Звезда»[2400]. (Я очень жалею, что не могу это сам сделать и не придумаю, кому бы подсказать эту идею.)
С такой «наукой» (или «научной текстологией», как любит выражаться Прохоров, противопоставляя себя Томашевскому и прочим представителям текстологии «ненаучной») войну надо вести на уничтожение. Именно поэтому я и писал Вам об этом так заинтересованно и резко — в другом случае это могло бы показаться заушательством. А Вы сомневаетесь, — не слишком ли резко — «лубок»! Да если бы Вы после всего этого назвали бы его просто «лаптем лыковым», — этого и то было бы, по-моему, слишком мало.
В Вашем ответе есть более резкие места, чем «лубок» (напр[имер], на стр. 7 — по вопросу о «воле автора»). Но Вы и в этом совершенно правы, и не только имеете все основания так заявлять, но это даже совершенно необходимо сделать. Я мог бы доказать, как 2 × 2 = 4, что Прохорову свойственна именно такая деревянная позиция в этом вопросе (как и в других). У меня есть на этот счет много наблюдений, которые я при случае использую. Посмотрите хотя бы его «поправку» к докладу Гурского об авторской воле («IV Междунар[одный] съезд славистов. Материалы дискуссии». Т. I. М., 1962, стр. 607–608), замечательную по своей глупости.
Независимо от того, будете ли Вы писать Ваш ответ с «резкостями» или без «резкостей», — и П[рохоров], и В. С. Нечаева, и все их осиное гнездо страшно будут растревожены и рассержены. Но если В[ера] С[тепановна] поощряет и даже организовывает такие глупые выступления, то что можно вообще о ней думать и можно ли считаться с ее «обидами»?
На полях я делал кое-какие пометки карандашом, просмотрите их, пожалуйста.
В общем же — повторяю — меня Ваш ответ стопроцентно удовлетворил, и я буду теперь с большим нетерпением ждать появления всего этого материала в печати. Это будет — я уверен — очень большая и серьезная Ваша победа. Немножечко также и моя, п[отому] ч[то] я с Вами в одном лагере. И вообще — победа науки.
Никак не могу понять, во 2-й или в 3-й номер журнала это пойдет?
Сейчас окончу и отнесу на почту это письмо вместе с Вашей рукописью.
23–24 мая я был в Ленинграде. — Ездил на одно воскресенье к Н. К. Пиксанову (буду помогать ему издавать «Горе от ума» в серии «Лит[ературные] памятники»[2401]). По поручению
