Дом Виндзоров: Правда и вымысел о жизни королевской семьи - Тина Браун
Вопреки предположениям Дианы, Чарльз, скорее всего, не возвращался на ложе Камиллы до сентября 1984 года, когда родился принц Гарри. Это все еще на два года раньше, чем он сам готов был признать, но позже, чем думала его супруга. Судя по всему, он следовал традициям адюльтера, принятым в высшем классе: нужно сделать перерыв в визитах к любовнице на время, которое потребуется, чтобы оставить потомство. Выполнив королевский долг и обеспечив страну наследником (и запасным наследником), Чарльз пустился во все тяжкие. «В его голове будто что-то замкнуло», – рассказывала Диана леди Колин Кэмпбелл, описывая поведение мужа в тот период. («Боже, это мальчик… да к тому же рыжий!» – воскликнул Чарльз, впервые увидев младшего сына. Он всегда хотел, чтобы жена родила девочку.)
По словам Маргарет, принцессы Гессена, «однажды у него просто закончилось терпение»: «Да, вот так просто. Однажды – ни Диане, ни кому-то другому не назвать точной даты – она подтолкнула его за невидимую черту. Он не понимал этого в то время, но его терпение было исчерпано. И он отстранился, вернувшись к себе». Всю жизнь Чарльз жил среди людей, удовлетворявших его потребности, но потребности его жены были настолько велики, что он не мог и не хотел даже пытаться им соответствовать. Один из давних его друзей отмечал, что Диана превратила Чарльза в невротика. Он то и дело сбегал в сад при поместье Хайгроув, но принцесса следовала за ним по пятам, распекая за бессердечность. Знавшие его люди невольно задавались вопросом: неужели это чувства Чарльза к Камилле превратили Диану в «невыносимую мегеру»? Или она и раньше была неуравновешенной?
Бывшие служащие дворца говорят, что она далеко не всегда представала перед ними в образе тихой плачущей жертвы, какой ее описал Мортон. Это она взяла в аренду красный Mercedes стоимостью 130 000 долларов, когда в стране царила безработица; остальные члены королевской семьи вообще не водили иностранные автомобили. И это она не давала мальчикам пообедать с отцом, когда те приезжали из школы-пансиона. Пока Чарльз ждал их у накрытого стола, Диана требовала принести им обед наверх. Ее настроение менялось так часто, что слуги не знали, как угодить принцессе.
Ронни Драйвер, партнер Чарльза по игре в поло, вспоминал, как однажды на выходных принц отправился на охоту Бофорт-Хант в обществе Камиллы. На той были облегающие белые рейтузы и узкие черные сапоги. «Диана увидела, как Чарльз потихоньку крадется к выходу, хотя пообещал провести день с ней и Уильямом… и начала кричать… обвиняя его в эгоизме. Обозвала Чарльза подонком и обругала парой других крепких слов». В окружении принца считали, что его супруге следовало бы и самой начать выезжать на охоту. Или заняться садоводством. Или принять его старых друзей, а не отмахиваться от них. Вот только подобную тактику легко применить, если признаешь, что твой брак был заключен по расчету, а не по любви. Диана же наивно полагала иначе, и острая боль мешала ей вести себя хитрее.
Камилла придерживалась мнения, что Диана пострадала от серьезной психологической травмы. Когда лорд Фермой, дядя принцессы, застрелился в 1984 году после долгой борьбы с депрессией, в Глостершире заговорили о «дурной крови». В документальном фильме BBC, официально одобренном дворцом, леди Кеннард признавала: «Ни сама Королева, ни кто-то другой никогда до конца не поймут Диану. Она была искалечена своим прошлым и переживаниями детства, и это очень тяжело понять».
Родилась даже злая шутка: мол, принцесса, как и большая часть поголовья скота на Британских островах, больна коровьим бешенством. Учитывая, как серьезно пострадала репутация Чарльза от предпринятого Дианой манипулирования прессой, Камилла наверняка чувствовала себя единственной защитницей принца Уэльского. Эндрю она была не нужна, зато Чарльз не мог без нее. Теперь спасение «принца в беде» стало ее основной задачей. К супругу она охладела окончательно и оставалась предана принцу. Только этим и можно объяснить то, как Камилла справилась с постоянными унижениями, которым подвергалась в середине 1990-х годов, когда, казалось, ее ненавидела вся страна. Друзья Чарльза уважали ее за стойкость. «Камилла оставалась непоколебимой и невозмутимой. Она не пыталась защищаться, не поддалась соблазну исправить ситуацию, – рассказывал ее давний знакомый и сосед Уильям Шоукросс. – Думаю, в этом заключалась ее главная сила. Камилла держалась достойно, и ее уважали за это. Люди говорили: "Бог мой, ей выпало немало" – так и было».
Ее брак трещал по швам, а с Чарльзом они сближались все больше.
II
В январе 1993 года, спустя семь месяцев после выхода книги Эндрю Мортона, в распоряжение прессы попала запись разговора Чарльза и Камиллы, которая навсегда лишила влюбленных возможности отрицать свою связь. Наследнику престола впервые было негде скрыться. Свидетельства против него были неоспоримы. Тщательно выстроенная оборона, которую обеспечивало положение в обществе, остатки достоинства – все оказалось разрушено. «Шах и мат», – триумфально констатировала Диана в беседе с Кеном Уорфом, сотрудником личной охраны, прижимая к груди газету The Mirror. В ней была опубликована расшифровка беседы Чарльза и Камиллы. Для миссис Паркер-Боулз все складывалось хуже некуда. Такое прямолинейное разоблачение срывало последние покровы тайны со статуса «королевской любовницы» и превращало ее в существо хитрое, ущербное и достойное осмеяния обществом.
КАМИЛЛА. У тебя отлично получается ощупью находить верный путь.
ЧАРЛЬЗ. Прекрати! Сейчас я хотел бы ощупью находить только твое тело, ласкать тебя всю, изнутри и снаружи.
КАМИЛЛА. Ого!
ЧАРЛЬЗ. Особенно изнутри и снаружи.
КАМИЛЛА. Именно это мне сейчас и нужно…
ЧАРЛЬЗ. Вот бы поселиться у тебя в брюках. Все стало бы намного проще!
КАМИЛЛА. И во что бы ты превратился, в трусики?
ЧАРЛЬЗ. С моим-то везением? Скорее, упаси Боже, в тампон…
Теперь в каждом юмористическом шоу звучали шутки про тампоны. Всюду можно было найти карикатуры, на которых Чарльз вел сальные разговоры с растениями в своем саду. В Италии к нему и вовсе прилипло прозвище Prince Tampacchino. Что касается его возлюбленной, Камиллу Паркер-Боулз обсуждали на каждой кухне, ее фамилия то и дело мелькала в прессе. Ей самой пришлось уехать в Миддлуик-хаус, сжигая за собой мосты. Никогда в жизни Камилла не чувствовала себя настолько изолированной от общества. Невозможно стало и видеться с Чарльзом: за ними слишком пристально наблюдали. Даже звонить было опасно: телефоны могли снова прослушивать.
В 2017 году она рассказывала Джорди Грейгу о двенадцати месяцах вынужденного заточения, не называя, впрочем, истинных его причин:
«Я никуда не могла пойти. Но дети спокойно приходили и уходили – они приспособились к происходящему, как и наши лучшие друзья. Большую часть времени я читала. Решила, что, раз уж пришлось застрять дома на время, нужно сосредоточиться на положительных аспектах: наконец-то можно прочитать все книги, которые ждали своего часа, научиться рисовать – с этим, впрочем, не задалось. Время шло, и жизнь постепенно вернулась к подобию нормы».
Жизнь и правда постепенно вошла в колею, но Камилле потребовалось еще несколько лет на то, чтобы восстановить репутацию. Друзей беспокоило, как постоянное давление со всех сторон могло сказаться на ее здоровье. «Я искренне переживаю за нее, – сказал кто-то из них Кристоферу Уилсону. – Из ее жизни будто исчезла искра. Камилла выглядит усталой и напуганной». В отличие от Чарльза ее не оберегала дворцовая стража и личная охрана – только входная дверь дома в Уилтшире. «Она не хотела известности или популярности, – заявлял в 2004 году Марк Болланд. – Время, когда газеты демонизировали и высмеивали ее, Камилла перенесла тяжело. Это печалило и Чарльза, потому что он чувствовал себя виноватым».
Майор Шанд стал главной опорой дочери. «Помню, как в период моего заточения в Миддлуике нас в один
