Генри Олди - Призрак японского городового
ГРОМОВ. …Грызешь следующего!
Вопрос. А вы не хотели бы написать роман об информационной войне?
Реплика. «Золотарь»?..
ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Да, «Золотарь». Кроме того, «Дикари Ойкумены», особенно третий, заключительный том – там много об информационной войне. Книга была закончена еще в 2013-м году, и мы, честно говоря, даже не ожидали, что так угадаем.
ГРОМОВ. Аллюзии были изначально, но настолько сильное попадание….
ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Потом нас обвинили в конъюнктуре. Читатель и критик не всегда сразу соображают, когда книга была написана, а когда издана. Обвинили, говорят: вы хотели…
ГРОМОВ. …на злобу дня, трали-вали…
ЛАДЫЖЕНСКИЙ. …а злоба дня началась через три месяца.
ГРОМОВ. Кстати, задумано это было давным-давно, еще в 2006-м.
Реплика. Так вы опытные конъюнктурщики!..
Реплика. Не успели кино снять, как уже книжку написали…
Вопрос. Творческий вопрос. Знакомый серьезно мучается из-за этой проблемы, осознает ее, но не знает, как решить. У него с какого-то момента все персонажи и ситуации начинают быть похожи на то, что было в прошлых книжках. Самоповторы. Как из этого вырваться? Есть какие-то методики?..
ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Есть. Рецепт простой, а воспользоваться им сложно. Пусть ваш знакомый напишет книгу в принципиально другой стилистике.
Реплика. Пусть напишет женский роман. Пусть мужчина напишет женский роман…
(смех в зале)
ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Боюсь, у него получится то же самое. Тут вопрос: изменить стилистику, писать другим языком. Он будет настолько занят непривычными сложностями стиля, что начнет освобождаться от штампов.
ГРОМОВ. Более того, язык потянет за собой и характеристики персонажей. Если роман написан в другом настроении, с другим построением фраз, с другой лексикой, в другой манере и ритмике, то это, естественно, тянет за собой и манеру поведения персонажей, и сами персонажи будут уже другие… Сам текст это будет диктовать. Для начала можно написать рассказ или небольшую повесть. Накатать на ней новую стилистику, а потом уже развивать в роман.
ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Хотя, в сущности, любой творческий кризис у писателя сводится примерно к следующему… Я имею в виду не запой и не депрессию. Кризис сводится вот к чему: количество автоштампов, лежащих в оперативной памяти, превышает количество нового. Превышает настолько, что в ответ на любую задачу выплывает автоштамп: у меня уже есть решение на все-все.
ГРОМОВ. Штампы можно умело скомбинировать – и будет смотреться, как что-то относительно новое. Но потом, если копнуть, станет понятно, что это конструктор лего – не чужой, свой, но наработанный раньше. И значит, надо чистить «оперативную память». На самом деле, не только оперативную – и долговременную тоже, если пользоваться компьютерными аналогиями. Находить эти штампы, помечать их – и больше не трогать, придумывая новые хода и приемы.
ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Более того, штампом можно пользоваться. Недавно кто-то написал в Интернете: мол, «ароматный чай» или «нежное мясо» – штамп. И его эти обороты ужасно раздражают. Хорошо, штамп. Я охотно верю. Но я могу это использовать, если я пишу книгу, где стилистика нарочито штампована. К примеру, я стилизуюсь под литературу конца XIX века. Там есть набор штампов, который обязательно должен использоваться!..
ГРОМОВ. Или, допустим, герой книги – скажем так, не самый продвинутый писатель. Он пишет свой рассказ, используя штампы. Или герой – редактор, который правит штампы этого писателя.
Реплика. …штампованное восприятие.
ЛАДЫЖЕНСКИЙ. А это, кстати, тоже признак объекта, а не субъекта. Мыслит блоками, шлакоблоками. Короче, пользоваться можно всем. Просто надо знать, как и зачем ты это делаешь.
Вопрос. Как часто задуманная концовка отличается у вас от того, что получилось в финале? Или такого не происходит?
ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Не происходит. Когда мы говорим, что начиная работу, мы знаем финал своей книги, нас почти всегда понимают неправильно. (улыбаясь) Нас вообще часто неправильно понимают. Мы имеем в виду не то, что знаем финал дословно – как он будет написан, и какой на заднем плане возникнет пейзаж. Мы знаем финал на стратегическом уровне. У книги есть стратегия. Я знаю, что будет в финале происходить, я даже знаю в целом, как это будет происходить, но деталировка возникнет уже тогда, когда я сяду писать финал. Поймите, я знаю, что еду из пункта А в пункт Б. Именно в Б! Но какая в пункте Б будет погода в момент моего приезда, это уже как получится.
Реплика. Но сюжет все равно, по любому…
ГРОМОВ. Сюжет может пойти так или этак. Но в конечный пункт маршрута он все равно придет. Никуда не денется. Кульминация и развязка – вот то, о чем мы сейчас говорим. Если не знаешь, на какой пик ты хочешь вывести конфликт, и что стремишься этим показать, то как тогда можно писать роман?!
ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Если строишь собор, то надо рассчитать нагрузку купола на несущие балки.
Вопрос. Вы пишете синопсисы? Если да, то насколько подробные?
ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Нет. Мы пишем план.
ГРОМОВ. Именно такой синопсис, как подают в издательства – нет, не пишем. И раньше, когда были малоизвестными, тоже не писали. Тогда это не модно было, издатели не требовали синопсис.
ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Наш план не предназначен для постороннего читателя. Он для нас: персонаж приходит туда-то, встречает вот этого товарища, между ними происходит диалог на такую-то тему. Явление следующее: поперек разговора ворвался третий…
ГРОМОВ. И пометка: «в этой сцене не забыть упомянуть то и это».
ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Все остальное мы и так знаем. Остальное лежит в идейной области. Она у нас в начале плана намечена. И выделена жирным курсивом.
ГРОМОВ. Плюс пометки: не забыть упомянуть об этом, потому что оно здесь должно «выстрелить». Пора, значит, вводить такой-то фактор в следующем эпизоде.
Вопрос. Я не знаю, попадали ли вы в такую ситуацию, но у меня она случилась – может, подскажете, как выбраться. Я чаще всего люблю писать мир, а не персонажей. Нет, персонаж мне нравится, но, тем не менее, я могу его убить без сожаления. Хотя я знаю, что читателя интересуют герои, но главным героем у меня всегда является мир. Мир, в котором есть своя механика, своя схема действия. Живой мир. Но когда у меня есть мир, я не могу поселить в нем персонажей. Мир настолько объемный сам по себе… Фактически он и должен являться главным героем повествования. Но я же не могу писать все целиком от лица мира! Мне нужны герои, а я не могу их туда поселить!
ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Можно встречный вопрос: а у вас есть что-нибудь уже написанное из большой формы?
Реплика. Нет.
ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Я так и думал. Попробую объяснить с театральной точки зрения. Вы – художник-декоратор. Хорошо, главный художник-декоратор. Вы прекрасно знаете, как должна выглядеть сцена в будущем спектакле, где будет стоять мебель, и как мебель будет выглядеть. Падуги будут с бахромой, а занавес станет двигаться в разных направлениях, как в «Гамлете» на Таганке…
ГРОМОВ. …здесь в кульминации отразится свет софитов, и все будет блестеть, но этот участок останется в тени – замечательно!..
ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Актеры же вас не интересуют, они – не ваша епархия. Актеры вам безразличны. Поэтому, извините, вы никогда не поставите спектакль, пока в вашем театре не появятся режиссер, актеры, композитор, хореограф, осветители…
ГРОМОВ. Это может быть соавтор, но можно и всех этих работников воспитать внутри себя. Если есть желание и силы, то это в принципе делается. Но должно появиться реальное мощное желание. Скажу пафосно: пока вы не полюбите собственных героев, не оживет и ваш мир. Мир – это замечательно, он может быть очень интересным, красивым, оригинальным. Но если его не будут населять живые существа, к которым вы не равнодушны… Ну, описали этот мир – дальше-то что?!
Вопрос. Сталкивались ли вы с ситуацией, когда конфликт происходит с самим миром? Может быть, в некоторой степени «Черный Баламут»?
ГРОМОВ. Но конфликт-то все равно через персонажей выражается. Если даже проблема происходит с целым миром – стихийное бедствие или космическая катастрофа – все равно надо показать эту проблему через людей, столкнувшихся с ней!
Реплика. А вот мы нарисовали персонажа или целый мир, да – и вдруг нам жалко ему конфликт устраивать!
