Фрэнк Синатра простудился и другие истории - Гэй Тализ
Мужчины идут за ним, подражают ему, дерутся за то, чтоб быть с ним рядом; в этом есть что-то от раздевалки или казармы… птенцы… птенцы…
Он убежден, что надо играть по-крупному, широко, экспансивно; чем больше ты открываешься, тем больше вбираешь в себя, твои горизонты ширятся, ты растешь, твое «я» становится больше, богаче…
«Он лучше, чем кто бы то ни было, или, по крайней мере, люди так думают, а ему приходится соответствовать». (Нэнси Синатра)
«Он внешне спокоен, а внутри у него творится миллион всего разного». (Дик Бакалян)
«У него ненасытное желание прожить каждый миг на всю катушку, ведь, по-моему, он чувствует, что там, за углом, ждет угасание». (Брэд Декстер)
«Все, что я получила от каждого из моих браков, – те два года на кушетке психоаналитика, которые оплатил Арти Шоу[21]». (Ава Гарднер)
«Мы не были матерью и сыном, мы были приятелями». (Долли Синатра)
«Я за все, что позволяет пережить ночь, – будь то молитва, транквилизаторы или бутылка “Джека Дэниэлса”». (Фрэнк Синатра)
Фрэнк Синатра устал от всех разговоров, сплетен, теорий, устал читать о себе, устал слышать, как люди по всему городу говорят о нем. Это были утомительные три недели, сказал он, так что теперь хочется отойти от них, полететь в Лас-Вегас, выпустить пар. Поэтому он сел в свой самолет, поднялся над калифорнийскими холмами и плато Невады, над бескрайними песками пустыни, полетел в Лас-Вегас на бой Клей – Паттерсон.
Накануне боя он бодрствовал всю ночь и спал почти весь день, хотя его голос в записи был слышен в фойе и залах казино «Sands», даже в туалетах, и прерывался лишь в нескольких барах передаваемыми обращениями: «Мистер Рон Фиш, к телефону, мистер Рон Фиш… с золотою ленточкой в волосах… Мистер Герберт Ротстайн, к телефону, мистер Герберт Ротстайн… воспоминания о ярчайшем из времен не дают уснуть мне этой темной ночью».
В лобби «Sands» и других отелей повсюду стояли за день до боя обычные пророки от мира спорта: игроки, старые чемпионы, инвесторы-стервятники с Восьмой авеню, журналисты, которые круглый год клеймят эпохальные бои, но не пропускают ни одного, писатели, которые вечно пишут роман то с одного, то с другого боксера, местные проститутки, которых поддерживает какой-нибудь талант из Лос-Анджелеса и, конечно, юная брюнетка в мятом черном коктейльном платьице – она орала у столика старшего коридорного:
– Я хочу поговорить с мистером Синатрой!
– Его нет.
– Соедините меня с его номером!
– Мы не вправе это сделать, мисс, – отрезал коридорный.
Тогда девица повернулась на нетвердых ногах, похоже, скрывая слезы, и пошла через холл в казино, где сновали мужчины, которых интересуют только деньги.
Незадолго до семи вечера Джек Энтраттер, высокий седой управляющий «Sands», вошел в зал и объявил игрокам в блэк-джек о том, что Синатра одевается. Еще он сообщил, что не может обеспечить всем места в первом ряду, поэтому кое-кто, скажем Лео Дюроше со своей девушкой и Джои Бишоп[22] с женой, не смогут сидеть в одном ряду с Фрэнком, им придется довольствоваться местами в третьем ряду. У Бишопа вытянулось лицо, когда он услышал такое от Энтраттера; он не вспылил, а просто тупо смотрел на владельца казино, не зная, что сказать.
– Прости, Джои, – сказал Энтраттер, прервав затянувшееся молчание, – но в первом ряду мы можем посадить только шесть человек.
Бишоп все еще молчал. Но когда все явились на бой, он сидел в первом ряду, а жена его в третьем.
Бой, о котором судачили как о священной войне между мусульманами и христианами, предварили выступления трех лысеющих экс-чемпионов – Рокки Марчано, Джо Луиса и Сонни Листона, потом еще один человек из прошлого, Эдди Фишер, спел «Звездно-полосатый флаг». Это было больше четырнадцати лет назад, но Синатра до сих пор помнил все до мельчайших подробностей: Эдди Фишер тогда был новоявленным королем баритонов; рядом с ним стояли Билли Экстайн и Гай Митчелл, а про Синатру на тот момент все и думать забыли. Однажды он шел в студию радиовещания мимо толпы поклонников Эдди Фишера. Увидев Синатру, они стали дразнить его: «Фрэнки, Фрэнки, я балдею от тебя!» У него в то время продавалось всего тридцать тысяч пластинок в год, а еще его крайне неудачно сделали комиком на телешоу, где он исполнял такие провальные номера, как «Mama Will Bark[23]» с Дагмар[24].
– Я лаял и рычал на записи, – говорил Синатра, все еще ужасаясь этой мысли. – Одно хорошо: я был среди собак.
Его голос и вкус в 52‑м никуда не годились, но еще сильнее его тогда подкосил бег за Авой Гарднер, говорят друзья. Одна из первых красавиц мира, в ту пору она уже была королевой экрана. Дочь Синатры Нэнси вспоминает, как однажды увидела Аву в бассейне отца: она проплыла его, выбралась из воды, прошла, роскошная, к камину, на мгновение наклонилась к нему – и казалось, ее длинные темные волосы вмиг высохли и сами по себе чудесным образом уложились в идеальную прическу.
С большинством женщин Синатры (опять-таки по мнению друзей) он никогда не знает, хотят ли они его за то, что он может для них сделать сегодня? Или за то, что еще сделает в будущем? С Авой Гарднер все было иначе, и ей нечего было ждать от него в будущем. Она была выше по статусу. Если Синатра и извлек какой-то урок из брака с ней, возможно, он заключался в том, что, когда гордый мужчина терпит поражение, женщина его не спасет. Особенно та, что много его выше.
И тем не менее, несмотря на усталый голос, и в ту пору в его песни просачивалось искреннее, глубокое чувство. Одна хорошо помнится даже сейчас – «I’m a Fool to Want You[25]», и один из друзей, бывших в студии во время записи, рассказывал: «Фрэнк был совершенно измотан в тот вечер. Песню он записал с одного дубля, а потом просто-напросто повернулся и вышел из студии».
Тогдашний менеджер Синатры, бывший музыкант по имени Хэнк Саникола, говорил: «Ава любила Фрэнка, но не так, как он любил ее. Ему нужно очень много любви. Ему необходимо, чтобы круглые сутки вокруг него были люди – такой Фрэнк человек». Ава Гарднер, по словам Саниколы, «чувствовала себя слишком неуверенно. Она боялась, что не удержит его… Дважды он гонялся за ней по Африке, жертвуя собственной карьерой».
«Ава не хотела, чтобы люди Фрэнка все время вертелись вокруг них, – говорил другой
