Ближний бой. ЦРУ против СССР - Киркпатрик Лаймен
Наступило время для регулярной связи по радио со штабом группы. Я серьезно обеспокоился, когда радист нашего отряда открытым текстом передал приказ немедленно вернуться в Люксембург. Обеспокоен я был не только потому, что немцы, находившиеся в двух километрах от нас, могли перехватить радиограмму, но и потому, что была упомянута моя фамилия, известная гестапо. Если бы немцы захватили меня, шансов уцелеть было бы немного.
То, что мои опасения были вполне обоснованными, стало ясно через неделю, когда меня вызвали в штаб генерала Брэдли и предупредили, что впредь я буду нести личную ответственность за всех сотрудников УСС, прибывающих в район группы армий. Я не знал, чем это вызвано, но, видя, что командующий занят и раздражен, не стал его спрашивать, а справился об этом позже, после окончания официальной части беседы. Оказалось, что два сотрудника УСС, следовавшие из Парижа, решили, что им необходимо ознакомиться с «линией фронта», и были захвачены немцами на той самой дороге, по которой я ехал из Льежа. К счастью, немцы не узнали о том, что они из УСС, и эти люди казнены не были, а отделались заключением.
В это время наступил поворот в моей разведывательной деятельности, причем такого поворота я никак не ожидал. Полковник Уильям Сосси, который занимал должность офицера разведки для доклада при генерале Брэдли и которого я прежде несколько раз замещал, серьезно заболел и был отправлен в Соединенные Штаты Америки. Генерал Сиберт распорядился, чтобы постоянно эти обязанности выполнял я, и с тех пор вплоть до самой победы я каждое утро докладывал генералу Брэдли разведывательную сводку. Эта работа оказалась одновременно и трудным и интересным делом, поскольку в течение последующих шести месяцев не раз присутствовали на докладах все командующие армиями, большинство командиров корпусов и многие командиры дивизий 12‑й группы армий. Иногда мы забавлялись, подсчитывая, сколько генеральских «звезд» присутствует на «летучке». Как правило, присутствовало только десять звезд: генерал Брэдли с его четырьмя звездами, генерал-майор Аллен с двумя и четверо однозвездных бригадных генералов из нашего штаба, но я помню, что на одном докладе во время сражения за «Выступ» присутствовало 32 «звезды».
Я согласился временно продолжать командовать отрядом УСС, но затем мне стало ясно, что основная моя обязанность — выполнение функций офицера разведки для доклада. Получалось так, что я рано утром, а также в конце дня и вечером работал в оперативном отделе, а в середине дня и весь поздний вечер занимался отрядом. Начальнику европейского отдела УСС полковнику Дэвиду Брюсу была направлена соответствующая телеграмма.
Главной проблемой, которой занимался в это время отряд УСС, была вербовка агентов для заброса в немецкие войска. И, надо сказать, задача эта была нелегкой. Система контроля в Германии была гораздо более строгой, чем во Франции, где оккупировавшие страну немцы сталкивались со значительными трудностями при организации контроля за местным населением. Трудно было найти людей, которые дали бы согласие на такого рода работу. Еще труднее было найти желающих отправиться в Германию без гарантии, что у них есть шанс уцелеть. Но труднее всего было внедрить их в такие немецкие части, где они могли бы получать ценную разведывательную информацию.
Как-то позвонил полковник Диксон из 1‑й армии и поинтересовался, не может ли УСС помочь разведотделу 2‑й пехотной дивизии. Я лично отправился на место и убедился, что обстановка сложилась самая неблагоприятная. 2‑я дивизия вела бои в Хартгенском лесу, и ей было трудно действовать против сильно укрепленных оборонительных позиций линии Зигфрида. Обычные источники военной разведывательной информации не давали хороших результатов. Пленных захватывали мало, разведывательные дозоры, направлявшиеся для захвата пленных, несли тяжелые потери. Леса здесь были густые, немцы умело маскировали свои позиции, а также следы, оставленные транспортом, и разведка с воздуха не помогала.
Начальник разведотдела подвел меня к откинутому пологу своей палатки и указал на видневшуюся на фоне заросшей лесом долины тоненькую струйку дыма.
«Вы видите эту деревню, капитан? Нужно послать туда нескольких разведчиков собрать точные сведения о немецкой обороне».
Признаться, не сразу я смог объяснить полковнику, что уж если его дозоры не могут даже близко подойти к деревне, то почему он считает, что агентов можно легко перебросить через немецкие линии обороны. Я сказал, что мы не сможем что-либо предпринять, подчеркнув, что на суше единственным способом переброски агентов через линию фронта является дозор, способный провести их достаточно глубоко в тыл, где их присутствие не будет выглядеть необычным. Напомнив ему, что немцы почти всегда удаляют гражданское население из прифронтовой полосы и поэтому использование агентов из числа гражданского населения представляет значительные трудности, я сказал, что, кроме того, немецкая полевая жандармерия в прифронтовой полосе ведет тщательнейшую проверку документов неизвестных им немецких солдат. Он спросил, почему нельзя забросить кого-нибудь с воздуха парашютом, и я ответил, что в прифронтовых районах по парашютистам почти всегда стреляют и что они наверняка привлекут к себе такое внимание, какое повлечет за собой неминуемый провал. Если незаметно забросить агента глубоко в тыл противника, ему придется долго добираться до намеченного пункта, причем шансы проделать этот путь беспрепятственно невелики. Я напомнил полковнику, что полезным агентом может быть человек, знакомый с данной деревней или районом, а такого человека трудно, часто даже невозможно найти. Оставил я полковника разочарованным, будучи твердо уверен, что УСС не произвело на него впечатления. Не знаю, понял ли он, что тайная разведывательная сеть должна создаваться до того, как она будет необходима, и ее нельзя создать путем нажатия кнопки.
26 декабря 1944 года я, к моему удивлению, получил вызов в штаб генерала Сиберта, а прибыв туда, обнаружил почти весь состав разведотдела в сборе. Когда я спросил своего друга Билла Уивера, в чем дело, он был поражен, узнав, что мне ничего не известно о том, что четверо из нас представлены к награждению медалью «Бронзовая звезда». Его самого награждали медалью за работу в военно-воздушном подразделении разведотдела, Пола Сапеху — за осуществление связи с французами, Гарольда Ингерсола — за подготовку топографических разведывательных материалов и меня — за работу в отряде УСС, и в частности за поддержание связи с французским движением Сопротивления. Кроме того, что я был удивлен, я, естественно, был и обрадован. Хотя мы и подготовили несколько хороших докладов благодаря контактам, установленным с различными группами французского движения Сопротивления, действовавшими на территории Нормандии, да и всей Франции, я не думал, что группа армий столь высоко оценит их.
Подобно многим наградам, получаемым офицерами за штабную работу, эта «Бронзовая звезда» была в такой же мере признанием заслуг отряда УСС, как и моих собственных. Во Франции мы устанавливали контакты с группами движения Сопротивления самыми различными способами. Часто они сами приходили к нам, говорили, кто они, и добровольно предлагали свои услуги. Иногда мы знали, кого нам следует искать, поскольку получали список местных руководителей движения Сопротивления от представителей «Свободной Франции» в Лондоне. При отсутствии таких данных мы просто отправлялись в ратушу и спрашивали мэра, кто может помочь нам. Почти всегда люди, с которыми мы вступали в контакт, помогали нам либо через собственные организации, либо через друзей и родственников получать необходимую информацию из районов, занятых немецкими войсками. Бывали даже случаи, когда телефонные линии, шедшие через линию фронта, не нарушались, и разведывательные сведения сообщал по телефону с немецкой стороны человек, подвергавший себя смертельному риску.
Несколько недель спустя я тяжело заболел ангиной, но, несмотря на то что горло очень болело, а голос становился все более хриплым, пытался продолжать выполнять свои регулярные утренние функции. Я посетил санчасть при группе армий, где мне смазали горло, но когда и это не помогло, генерал Сиберт приказал мне лечь в постель и направил ко мне на квартиру подполковника медицинской службы из находившегося поблизости эвакогоспиталя. Подполковник немедленно вызвал санитарную машину. Два дюжих санитара заставили меня лечь на носилки и отнесли в машину, доставившую меня в эвакогоспиталь в Эше. Я никогда не забуду приемного покоя этого госпиталя, куда внесли носилки, опустив их на пол. Я мог видеть сваленную кучей на столе целую связку бирок, на которых были напечатаны такие «ободряющие» надписи, как «убит в бою», «умер по прибытии», «ранение в живот» и т. п. Нечего и говорить, что я решил выбраться из госпиталя как можно скорее. Полевой госпиталь был оборудован в здании бельгийской школы, в общем достаточно удобном, за исключением того, что в помещениях было слишком жарко, а уборные не отапливались. Первая же медицинская сестра протянула мне целую горсть пилюль и сказала: «Примите». Она выглядела не на шутку раздраженной и отнюдь не восприняла как шутку, когда я спросил ее: «На сколько дней эти пилюли?» Оказалось, что они на один прием.
