Еремей Парнов - Зеркало Урании
Не в том дело, что сбылось или не сбылось. Писатель — не пророк. Одоевский звал из царства казарм и палочной дисциплины в мир прогресса и социального равенства. Этим и ценен его незавершенный и во многом наивный роман. И еще одно. Вслед за Одоевским к утопическому жанру обратился Н. Г. Чернышевский, Речь идет о том самом Четвертом сне Веры Павловны ("Что делать?"), который так подробно изучается в наших школах.
Оригинальную утопию гротеска ("3448 год. Рукопись Мартына Задеки") создал в 1833 году А. Ф. Вельтман. Утопические картины "мужицкого рая" присутствуют в произведениях Льва Толстого, Н. Н. Златовратского и других. Модели общинного социализма создают писатели-народники С. М. Степняк-Кравчинский, Г. И. Успенский, П. В. Засодимский.
В 1895 году инженер В. Чиколев публикует роман "Электрический рассказ", герой которого знакомится в "Институте экспериментального электричества" с электрифицированными фермами, электровозами, всякого рода автоматами. Это был почти в буквальном смысле слова взгляд в завтра. Потом это получило название фантастики "ближнего прицела", в которой уже разработанные, но еще не вышедшие из стен лабораторий приборы и материалы сделались самоцелью, основным объектом повествования. Люди к таким приборам были искусственно пристегнуты, поскольку без людей не может быть и литературного произведения.
Другой инженер А. Родных в романе "Самокатная подземная железная дорога" выдвинул любопытный проект дороги, по которой поезда движутся под воздействием земного тяготения. Профессор Ф. Бахметьев предвосхитил в романе "Завещание миллиардера" создание больших исследовательских коллективов, инженер Н. Комаров (роман "Холодный город") нарисовал широкие полотна борьбы человечества с климатической катастрофой и тоже отдал известную дань воображаемому транспорту будущего.
В 1892 году вышел в свет роман Н. Шелонского "В мире будущего". Шелонский писал о трансмутации металлов, о прозрачной броне, идеальных теплоизоляторах и т. д. — то есть обо всем том, что действительно пришло к людям через несколько десятилетий.
Это была добрая жюльверновская традиция. Она развивалась параллельно с "чистой фантастикой", которая достигла в России исключительных высот. И если теперь имя того же автора "Самокатной подземной железной дороги" мало кому что скажет, то образцы русской "страшной повести" вошли в пантеон мировой литературы. Еще бы! Здесь и такой титан, как Гоголь ("Вий", "Страшная месть" и др.), и такой тонкий мастер, как А. К. Толстой. А "Звезда Соломона" и «Олеся» А. И. Куприна, разве это не шедевры? А «Крысолов» А. С. Грина? Эта повесть, кстати, обнаруживает влияние Гофмана в экспозиции и мрачно-гротескном колорите. Но есть в ней и нечто качественно иное — чистейший элемент научно-фантастического релятивизма, свойственный, допустим, Уэллсу. Герой Грина попадает в комнату, каждая минута в которой соответствует многим часам обычного земного времени. Это уже не легендарный Рип-ван-Винкель Ирвинга, проспавший двадцать лет, как одну ночь. Это уже тот физический релятивизм, который принес Эйнштейн и без которого не обходится ни один современный научно-фантастический рассказ о звездных экспедициях.
Любопытно, что и Куприн не только следовал традиции страшного рассказа, где не умолкая звучит тема рока, но и оставил заметный след в области романтической ориенталистики ("Аль-Исса") и собственно научной фантастики. В некоторых его вещах ясно видны черты утопии. Он нарисовал фрагменты технократического общества будущего (повесть "Жидкое солнце" и рассказ "Тост").
Что касается той же романтической ориенталистики, она всегда была близка русской литературе. Мотивы «Ватека» воспринял вслед за Байроном Лермонтов, после чего они стали неотъемлемой частью общей, если можно так сказать, литературной атмосферы. Той атмосферы, в которой родились такие различные произведения, как «Саломея» Уайльда, «Саламбо» Флобера, «Фараон» Пруса, «восточные» новеллы Куприна.
Но, как уже говорилось, жюльверновская линия развивалась почти независимо. Под влиянием "необыкновенных путешествий" французского фантаста написано было множество заслуженно забытых теперь романов.
Рубеж XIX и XX веков характеризует не только смена физической картины мира. Это было время, когда началась революционная борьба за утверждение нового общественного строя-социализма. Естественно, это не могло бесследно пройти для литературы. В самом конце века появляется знаменитая утопия Уильяма Морриса "Вести ниоткуда", к уже упомянутой книге Беллами прибавляются работы Е. Жулавского и Э. Бульвер-Литтона, потом выходит в свет "Железная пята" Джека Лондона. Общество будущего уже не мыслится иначе, как общество социалистическое, в упорной борьбе завоеванное рабочим классом.
В России появляются романы А. Богданова "Красная звезда" (1908), "Инженер Мэнни" (1913), сильно повлиявшие потом на А. Толстого в его работе над «Аэлитой». Действие обоих романов протекает на Марсе. Русский революционер Леонид летит на Марс на «этеронефе» — корабле с реактивной тягой, на корабле с атомным двигателем! Следовательно, А. Богданов внимательно следил за развитием научной мысли. Недаром его "Красная звезда" отличается глубокой разработкой социальных тем (социалистическое общество на Марсе), интересными мыслями о путях развития цивилизаций и о месте человечества во Вселенной. Золотыми блестками пронизывают ткань книги научные предвидения поразительной глубины. Ведь Богданов говорит даже о некой "отрицательной материи", входившей в состав первичной туманности, из которой образовались звезды. Только теперь мы можем по достоинству оценить эту интуитивную догадку.
Писал научно-фантастические очерки и К. Э. Циолковский. Именно в них излагал он свои замечательные, опередившие время идеи. "На Луне", "Грезы о Земле и небе", "Без тяжести", "Вне Земли" — все эти уникальные по широте и смелости очерки были созданы им в период с 1893 по 1918 год. Это не научно-фантастическая литература в строгом смысле слова. Но без преувеличения можно сказать, что очерки Циолковского во многом определили характер ранней советской космической фантастики. Александр Беляев, в частности, многим обязан Циолковскому.
Научная фантастика тех лет тесно связана с детективом. Выпуски знаменитой серии «Месс-Менд», например, это бесконечный авантюрный роман с некоторыми элементами фантастики: таинственный металл лений, мутный шарик, навевающий сон, свисток, пронзительный звук которого заставляет человека душить самого себя.
Фактически с фантастики начинали свой путь тогда такие, например, писатели, как Михаил Булгаков, Андрей Платонов, Всеволод Иванов, Валентин Катаев. Эти имена говорят сами за себя. Ефим Зозуля написал рассказ "Граммофон веков" — о машине, возвращающей давным-давно умершие звуки. Илья Эренбург создал знаменитый "Трест Д. Е."- роман о гибели Европы, где политическая сатира и фантастика вплетены в головокружительный авантюрный сюжет. Крупнейший советский ученый академик В. А. Обручев написал «Плутонию» — роман, соединяющий в себе черты "Затерянного мира" Конан Дойла и "Путешествия к центру Земли" Жюля Верна, но тем не менее удивительно своеобразны" и точный. За «Плутонией» последовала "Земля Санникова". Обе книги эти не устарели до сих пор. Их с удовольствием читают и перечитывают новые поколения школьников.
Конечно, далеко не все эти произведения выдержали проверку временем. Было много подражательных, иногда и беспомощных в литературном отношении книг. Фантастика тогда только нащупывала путь. Рука об руку шла она с приключениями: считалось, что серьезная идея требует легкого, чуть ли не легкомысленного сюжета. "Приключения идеи" подменялись просто приключениями, течение мысли заслонялось течением событий.
И все же фантастика росла, крепла, совершенствовалась и была очень своеобразной. Александр Грин создал при Советской власти свои лучшие вещи, взволнованные, романтические. "Блистающий мир", "Дорога никуда", "Золотая цепь" — эти прекрасные книги трудно уложить в прокрустово ложе узкого жанра.
Но вряд ли кто может сказать, что они не фантастичны. Конечно, левитация, свободное парение в эфире над цветущей землей у Грина или, положим, у Беляева имеют различное значение. В первом случае это, скорее, символ, потребность и способность души, во втором — фантастическое свойство, результат тех или иных совершенно рациональных манипуляций. Грин — фантаст, а Беляев — научный фантаст. Различные ветви одного литературного течения. Грин создает глубоко символическую и таинственную "Бегущую по волнам", а Беляев — "Голову профессора Доуэля".
В 20-х годах были созданы "Остров Эрендорф" В. Катаева, "Лучи смерти" Н. Карпова, "Тайна сейфа" Л. Никулина, «Иприт» В, Иванова и В. Шкловского, «Антибеллум» и "Лучи жизни" В. Никольского, «Катастрофа» В. Каверина, «Гольфштром» А. Палея и многие другие.
