Со служебного входа - Анатолий Захарович Рубинов

Белорусский вокзал - места до Минска есть, поезд через два часа - как раз успеете… Нет, не хотят получать деньги обратно, не хотят ехать поездом: бывалый пассажир, изведав незаметность авиационных расстояний, уже не хочет вагонного комфорта с его отдельной полкой, с бегущей мимо панорамой полей, сел и городов. Чудак, этот бывалый пассажир: из маленького самолетного окошка по большей части ничего не видно - одни ленивые пышные облака, застилающие землю, и вообще кажется, что не летишь, не перемещаешься - только надрываются двигатели. В самом деле, почему пассажир не бросит аэропорт, не умчится на вокзал, от которого, несмотря на туман, поезд уйдет в назначенную минуту? Будет проклинать, но не бросит. Почему?

На это ответа нет, как нет ответа и на вопрос, почему летчик любит летать, а не ездить. Уже сколько книг, сколько фильмов пыталось это объяснить - никто вразумительно не сказал, почему списанный с борта летчик остается работать хотя бы в аэропорту, почему, увидев облака, окутавшие землю, не может он представить себе иного места для себя, кроме как в авиации. Не потому ли и бывалый авиационный пассажир, бранясь и проклиная все на свете, все равно летает самолетом? Даже из Москвы в Ленинград. На «сидячем поезде» туда можно добраться за шесть часов и прибыть точно, минута в минуту, несмотря на дождь, туман, боковой ветер, снегопад, но вот каждый божий день находятся тысячи людей, которые час едут до Внукова, полчаса сдают багаж, поджидают опоздавших, строем, как младшие школьники, выходят к самолету, ждут, когда отъедет трап, почти час летят и потом в, Ленинграде еще час едут до нужного места. Не лучше ли, не опасаясь задержек, не рискуя временем, чинно-важно ехать поездом?

Своим поведением тысячи людей говорят: нет! Стремительные перемещения по воздуху отвечают какой-то внутренней потребности человека конца двадцатого века - в скорости, в безостановочности, в мгновенной перемене места. И эта потребность нарастает быстрее, чем развивается авиация. Это плохо - столько неоправдавшихся надежд. И очень хорошо - потребность в гражданской авиации подталкивает ее совершенствоваться быстрее, обзаводиться новыми самолетами, которым уж мало светлого дня. Они взлетают и ночью, будоража окрестные поселки, надрываются, ввинчиваясь в небеса, и нервным жителям кажется, что все происходит над самой их крышей и что вообще навсегда кончилось время тишины.

А в гуманный день пассажира, наоборот, раздражает нежданная, внезапная тишина. Умолкший аэропорт, из-за тумана ставший к тому же и маленьким, представляется заброшенным нелепым сооружением на краю земли. Непонятно, зачем это собралось сбоку от города, где уже нет и домов, столько людей, которые неудобно спят, едят всухомятку, сидят на газетах?

Но, как уже говорилось, тоскующий в такие времена пассажир становится покладистым и сговорчивым. Стоит, однако, «проснуться» всего одному лишь самолету, как пассажиры вскакивают со своих мест. Внезапно родившаяся надежда ищет немедленного выхода.

Однажды в такой момент толпа засуетившихся энергичных людей, каждый из которых хотел опередить всех и улететь первым же рейсом, снесла даже перегородку, отделяющую совместный кабинет сменного начальника аэровокзала и администратора. По большей части у окошек этого кабинета пусто. Но в минуту, когда туман начинает сниматься с места и оголяет пространство аэродрома, оставляя на своем пути ряды самолетов и открытые дали взлетно-посадочных полос, все здесь меняется. А главное - соотношение «сил». За окошком два собранных, мгновенно реагирующих человека в синих форменных костюмах, перед ними - мятущаяся, беспокойная группа людей, которая выносит, выдавливает на «пограничную» полосу переговоров сначала самых бойких и ловких, поставивших перед собой цель отправиться в полет первыми. Но «авиационное начальство» опытно, научилось разбираться в словах и лицах. Оно не отзывается на дерзость, внимательно всматривается в живые портреты в оконной раме и уверено в том, что только выдержка и спокойствие могут решать все конфликты справедливо и быстро.

Вот в пустой раме очередной портрет. Мужчина, умело меняющий выражение своего обаятельного лица, старается говорить доверительно:

- Товарищ начальник, я надеюсь, вы меня поймете: наша группа актеров сегодня же должна давать спектакль на активе Ставропольского обкома. Актив уже скоро начнется, а мы еще здесь. Нас будет ждать тысяча человек. Может быть, две. Я вас очень прошу: нас шестнадцать человек, у нас билеты на одиннадцать десять. Необходимо отправить первым же рейсом…

Начальник смены Михаил Тимурович Айрапетян, мужчина средних лет с выпуклыми венами сильных рук, начинавший аэрофлотскую службу с самолета, тут же угадывает фальшь и противоречие: где это видано, чтобы артисты (судя по всему, драматические) ставили спектакль в день приезда? Нужно освоиться со сценой, провести репетицию. Говорить о своих сомнениях вслух напрасно, да и не стоит изобличать в выдумках почтенного человека. Можно понять и его и артистов: они напрасно теряют время. Приходится сказать просто правду:

- К сожалению, предыдущий рейс укомплектован полностью, багаж принят. Ссаживать никого не могу.

Следующий портрет занимает полрамы. В нем невысокая женщина, виден только покрасневший нос и страдающие глаза. Начальник смены все понимает и протягивает руку:

- Телеграмма?

Да, у маленькой женщины с заплаканными глазами действительно есть телеграмма. Только она ее не приготовила и испуганно ищет, как пропавший билет или кошелек. Можно телеграмму не читать, все понятно, но - правило… Печальная телеграмма о смерти, о похоронах, конечно, нашлась, и женщина даже улыбнулась, когда протягивала ее.

Михаил Тимурович повернул рычаг пульта, сказал кому-то пару слов, выслушал, коротко повторил опять. Спросил у женщины билет, что-то написал в нем, вернул:

- Идите к десятой стойке. Вас там ждут.

Просители становятся еще настойчивее. Рассказывают про свои беды, путаются, стараясь, чтобы их лучше поняли, одни взывают к состраданию, другие запугивают жалобами, третьи, делая паузы, намекают на влиятельное знакомство или собственную значительность. Кое-кто, стараясь говорить тихо, но внятно, сообщает, что за услугу готов «отблагодарить»…

Но вот в раме двойной портрет. Двое небритых мужчин, дополняя друг друга и этим запутывая смысл просьбы, хотели бы обратиться через местное радио к группе пассажиров.

С трудом удалось понять, что бригада будущих строителей электростанции