Под псевдонимом Серж - Владимир Васильевич Каржавин
– Мой помощник, – пояснил Сергин и тут же добавил: – На сегодня, Коля, всё. Жду завтра в конце дня. Доложишь.
Когда они присели, Сергин закурил и, сделав глубокую затяжку, пояснил:
– Не повезло парню. В октябре 41-го ушёл добровольцем в ополчение. И вот в первом же бою руку оторвало. Взял я его к себе. Сейчас он, можно сказать, проректор по хозяйственной части. А меня, хромого, в ополчение не взяли. Но и дёру из матушки-столицы не дал, как многие.
И тут же перевёл разговор на другую тему:
– Ох, Алексей, ты не представляешь, как я рад, что ты вернулся. Где воевал, не спрашиваю – догадываюсь.
Балезин молчал, потом тихо молвил:
– Я… я не совсем вернулся… предстоит довоёвывать. А после победы вернусь обязательно.
Сергин покачал головой, выпустил струю дыма.
– Жаль, жаль… У меня каждый человек на счету. Половина инвалидов вроде этого Коли. А от твоей кафедры иностранных языков почти никого не осталось: кто в эвакуации, а кто и отправился туда, откуда не возвращаются… Хоть пленных немцев привлекай.
– Не получится.
– Это почему же?
– Они немецкий знают, но не знают русского.
– Шутишь всё…
– Да ладно, не сердись. Лучше забегай ко мне вечерком. Я здесь недалеко живу, обмоем мою звезду и орден.
Сергин разом притушил окурок и даже привстал из-за стола:
– Так это ж, здорово! Ты что, майора получил?
– Бери выше.
– Неужто подполковник?
– Ещё выше.
Сергин вышел из-за стла и не то с любопытством, не то с долей испуга поглядел на Балезина.
– И каких же войск ты полковник, позволь полюбопытствовать?
– Ты же сам при встрече сказал, что о том, где я воевал, спрашивать не будешь.
– Ну а орден-то какой получил?
– Красной Звезды… Придёшь – покажу. Ну, пока. Старославянский, 15, квартира 38, жду часиков в семь, а можно и раньше.
Сергин заверил, что с радостью готов прийти, но есть одно обстоятельство: жена тяжело болеет. И если тёща и дочь возражать не будут, он обязательно зайдёт. Попросил номер телефона, сказал, что позвонит.
Дома Алексей, насколько мог, приготовил стол: бутылка водки, варёная картошка, банка тушёнки, хлеб; в дополнение купил на ближайшем рынке квашеной капусты и жареную курицу.
Телефонный звонок он ждал. Сергин извинился и сообщил, что не придёт.
И вот Балезин опять один, в пустой квартире. Налил себе немного водки, выпил, закусил. Обхватил голову руками: нет ничего тоскливее, чем пить одному. Вдруг вспомнилась Ирина Евгеньевна в строгом платье, которое она надела конечно же ради него и её слова «Вы что, не считаете меня за женщину?»
Алексей налил ещё, выпил. Закусить не успел, потому что… потому что в прихожей прозвенел звонок. В самом деле, звонок! Но кто это мог быть? Сергин не придёт. Кто ещё? А вдруг Ольга с Маринкой? Но если такое чудо свершится, у них должны быть свои ключи.
Позвонили ещё раз. Ещё: настойчиво, настырно! А вдруг Ольга ключи потеряла? Нет, это, конечно, они – жена и дочь! Алексей быстро поднялся, подошёл, открыл.
– Здорово, полковник! – на пороге стоял Ершов и улыбался, широко раскинув руки.
– Здорово… заходи.
– Ты что, не рад? Получил звезду и зазнался?
– Я их две получил. Ты какую имеешь в виду?
Пришлось рассказать Ершову о своих заслугах.
– А ты откуда узнал, что я полковник? – хитро прищурился Балезин, усаживая Фёдора за стол.
– А я всё знаю.
– Это почему же?
– Потому что я тоже полковник, – рассмеялся Ершов, хотя по штатскому его костюму об этом судить было трудно. И протянул Алексею бутылку коньяка. – Держи, мой тебе подарок. Ничего не буду иметь против, если откроешь и нальёшь.
Балезин повертел бутылку в руках, полюбовался:
– Армянский… Черчилль предпочитает именно такой.
– А ты что, с ним там пил? – усмехнулся Ершов, сделав ударение на слове «там».
– Там – это где?
– Брось темнить, я всё знаю. Знаю о твоей командировке в южном направлении. Знаю даже, что у Черчилля день рождения 30 ноября.
– 30 ноября, дорогой мой, я лежал на операционном столе. Вот только не помню, вторая это была операция или третья?
Ершов выслушал и замолчал. Балезин пригляделся к нему: похоже, перед тем как прийти, Фёдор «принял на грудь».
– Всё, закрыли тему, – твёрдым голосом сказал он. – Слушай, Фёдор, я уже водку открыл. Давай, оставим коньяк до победы. Идёт?
– Идёт.
Выпили за встречу, за балезинские погоны полковника, за орден.
– Я ведь зашёл не только затем, чтобы тебя поздравить, – лицо Фёдора стало серьёзным.
Алексей насторожился:
– Ты что-то знаешь об Ольге?
Ершов ответил не сразу. Налил себе и Алексею, выпил, слегка закусил.
– Успокойся. С Ольгой всё нормально… Теперь всё нормально.
– Теперь, говоришь? А раньше? – Алексей не притронулся к рюмке. – Давай начистоту, я ко всему готов.
Фёдор опустил глаза, вздохнул:
– Ольга была под следствием. Поэтому тебе и не писала. Понятно, что и Марина не решилась написать, не хотела тебя расстраивать. Но сейчас это позади.
– Что позади? Ну, говори ты, говори!
Фёдор налил себе ещё.
– В цехе на заводе, где она работала, был взрыв. Что-то новое испытывали. Сильно рвануло; правда, жертв не было. Но на следующий день и завод, и город уже об этом знали. Местный НКВД сразу многих арестовал. Там есть идиоты, которые чем больше посадят, тем лучше, как они считают, видна их работа. А тут ещё следователь докопался до её девичьей фамилии…
Балезин словно забыл про накрытый стол:
– Постой, постой, какой цех, какой взрыв? Ольга работала в отделе технической информации, в бюро перевода.
Ершов едва не вспылил:
– Да кому нужен сейчас перевод! Вот войдём в Германию, будут трофеи – будет нужен и перевод. Ольга, насколько мне известно, освоила какую-то рабочую специальность – для работающих в цехе обеспечение по карточкам лучше.
Алексей постепенно приходил в себя. Теперь было понятно, почему так долго от Ольги не было писем.
– А ты как узнал? – спросил он Фёдора.
Ершов готов был к такому вопросу:
– Только тебе скажу по дружбе: владею информацией обо всём, что попадает под понятие «диверсия»; и в тылу, и в прифронтовой зоне.
– И что, там была диверсия?
– Да какая диверсия! Парень молодой, совсем мальчишка, свалился в голодном обмороке, что-то не выключил, что-то замкнуло, загорелось – а потом и взрыв. Я знал, что Ольга там работает, она писала пару раз моей Насте. Ты тогда был далеко. А мне одновременно и не повезло и повезло. Не повезло потому, что я узнал о взрыве спустя две
