Под псевдонимом Серж - Владимир Васильевич Каржавин
После разгрузки эшелона с ранеными Алексея Балезина перевозили долечиваться в подмосковный госпиталь, и ему стоило больших трудов упросить сопровождавшего его врача заехать в это раннее морозное утро хоть на несколько минут домой.
До третьего этажа он не дошёл, остановился передохнуть. Восемь месяцев назад закончилась война, он возвращается победителем; через несколько минут он обнимет своих – жену, детей, его ждут. А настроение плохое, даже пакостное. Почему? Потому что ранен-изранен? Да нет, не потому, ран хватало и в прежние годы. Есть такое понятие: критическая масса. Копится, копится – а потом взрыв. На этой проклятой войне он потерял почти всех боевых товарищей: Франца Отмана, Уго Эриксена, Торговца-Иванова, таксиста Ашота. И вот последняя потеря – его друг Фёдор Ершов, спасший ему жизнь, и двое офицеров из его команды. И хотя его, Алексея Балезина, представили к награде, он считает, что несёт ответственность за их гибель.
Ступенька, ещё ступенька… на площадке третьего этажа он не задержался, стал подниматься дальше до заветного четвёртого. Если бы он вернулся в мае 45-го, он бежал бы через две ступеньки, а сейчас едва волочит ноги. Нет, не таким он представлял себе возвращение домой.
Он опять остановился.
– Товарищ полковник, очень прошу…
– Успокойтесь, майор, всё будет нормально, – Балезин наконец-то подал голос.
Много лет назад в мае 1919 года, сходя в Петрограде с трапа парохода, он для себя решил: хватит, навоевался! Не получилось – воевать пришлось и на видимом, и на невидимом фронте. И вот сейчас он повторяет то же самое: хватит, всё, навоевался! Если судьба смилуется над ним и доведётся поправиться, будет рапорт об отставке. А потом в институт, студентов учить. Но это пока только мечты.
Он мог закончить университет и стать физиком, а стал разведчиком. Он начинал преподавать в институте, а судьба забросила его в другую страну. Он несколько раз мог быть убит, а остался жив. Он был крещёный, а потому решил, что если останется жив, обязательно сходит в церковь, поставит свечку за упокой всех погибших его боевых друзей. Последний раз он был в церкви в Персии в 1923 году, когда посетил приход отца Михаила, того самого, что спустя двадцать лет помог раскрыть тайный ход в английское посольство.
Вот и знакомая дверь. Он почувствовал, как колотится сердце. Надо, надо взять себя в руки. Он нажал кнопку звонка. Было раннее утро, и дверь долго никто не открывал. Потом послышались шаги, и знакомый голос за дверью тихо произнёс: «Кто?» Он ответил. Дверь тотчас распахнулась – Ольга бросилась на шею, он едва удержался на ногах. Потом громко, чуть ли не на весь подъезд закричала: «Серёжа, Марина, папа вернулся!»
И вот он уже в прихожей в объятиях своих. Сколько же он их не видел? Более пяти лет: детей с сентября 40-го, Ольгу – чуть меньше.
– Что разглядываешь? Поседела, морщины появились… – По лицу Ольги текли слёзы.
– Я всё равно тебя люблю.
Алексей перевёл взгляд на детей. Всегда весёлая хохотливая Маринка выглядит взрослой серьёзной девушкой. Он знал, что она учится в медицинском.
– Как учёба? Скоро сессия?
– Ой, пап, уже идёт. Через день фармакологию сдавать. Вот сижу, учу.
Сергей стоял перед ним в домашних тапочках, в галифе и в наброшенном на майку кителе с погонами капитана. Правой рукой он опирался на трость.
– Где это тебя? – спросил Алексей.
– Под Будапештом. Всё никак не могу вылечить.
Сын догнал его по росту и, если бы не ранение, то, выпрямившись, был бы даже чуть повыше, чем отец.
– Что не раздеваешься? – забеспокоилась Ольга.
– Я только на пять минут.
– Как на пять минут?
Алексей пояснил.
– Ну, хотя бы чаю, – взмолилась Ольга.
– Извини, не могу.
В это время незапертая входная дверь приоткрылась, и показалась голова военврача.
– Товарищ полковник, прошу вас…
Алексей кивнул в сторону двери:
– Как видишь, это за мной.
Ольга вдруг разрыдалась.
– Да вернусь я скоро, долечусь и вернусь, – стал успокаивать её Алексей.
– Я не поэтому.
– А что?
– Фёдор погиб. Настя не перенесла, неделю назад и её схоронили. Вот так: была семья – и нет её.
– Знаю… – ему бы не знать насчёт Фёдора.
– И дядя Франц погиб. Мне через шведское посольство передали письмо от Марты.
– Знаю… – к этим именам он мог бы добавить и другие, но промолчал.
– Да что ты заладил «знаю», да «знаю»! Скажи хоть что-нибудь хорошее. А то мы как на похоронах…
Алексей прижал её к себе:
– Эта ночь была рождественская. Я тебя поздравляю. Но извини, я без подарка.
Лицо Ольги неожиданно просветлело. Она вытерла слёзы.
– Зато у нас для тебя есть рождественский подарок.
И тут, словно в подтверждение слов Ольги, раздался… нет, Алексей не мог поверить… раздался детский плач! Плакал грудной ребёнок!
– Что это? – Балезин недоумённо провёл взглядом по лицам Ольги, Сергея и Марины.
В это время открылась дверь комнаты, и к ним в прихожую вошла молодая женщина. Жёлтый, с цветочками халатик облегал её хрупкие плечи; тёмные волосы на голове были в беспорядке – видимо, заботы о внешности были для неё сейчас не главные. В руках она бережно держала обёрнутого в одеяло младенца.
– Знакомься, отец, моя жена Лида, – пояснил Сергей. – А это…
Но Ольга опередила сына:
– Мы в честь тебя его назвали Алексеем.
Впервые за утро Балезин улыбнулся: о рождении внука он ничего не знал.
– Сколько ему?
– Сегодня ровно месяц, – пояснила Ольга.
Та, которую звали Лидой, смущённо улыбалась. Балезин подошёл к ней, бережно взял на руки внука. Выходит, тот родился, когда они проводили операцию против бандеровцев. Его могли убить, и он так и не узнал бы о рождении внука. А внук, пару минут назад оглашавший плачем всю квартиру, уже безмятежно спал.
И Алексей вдруг поймал себя на мысли, что среди множества случаев, сопровождавших его по жизни, этот случай главный: за всю тяжелейшую войну смерть обошла стороной его семью, семья осталась целой. И не только целой, но и прибавилась. Потому что он держал на руках завернутое в атласное одеяльце крохотное существо, именуемое Алексей Балезин-младший.
Июль 2010 – февраль 2014
Екатеринбург
