Три путешествия к Берингову проливу - Лев Борисович Хват
В лагере только вздохнули: «Что ж, не сегодня — так в другой раз прилетит!..» Особенно стойко держались женщины; не жалуясь на лишения, они старались помогать товарищам: готовили пищу, чинили и штопали одежду, мыли убогую лагерную посуду и даже ухитрялись создавать в бараке и палатках некоторый уют. Их присутствие благотворно влияло на поведение окружающих; и пожилые люди и молодежь рады были каждому случаю услужить женщинам и детям, облегчить их жизнь, избавить от невзгод. Однако против любой попытки нарушить принцип равноправия женщины решительно восставали.
Полярники составили список, определявший порядок эвакуации на самолетах. Первыми должны были улететь женщины и дети, затем больные, слабые и те, без кого в лагере можно было обойтись. Список завершали самые необходимые люди: мотористы, обслуживавшие ледяной аэродром, радисты, врач. Последними льдину покидали Шмидт и капитан Воронин. Женщины запротестовали: «Почему нас отправляют в первую очередь? Мы требуем пересмотреть список». Нелегко было убедить их, что порядок эвакуации справедлив, и все на Большой Земле одобрят это решение.
В ожидании самолетов челюскинцы готовили аэродром. Подходящую площадку отыскали в пяти километрах от лагеря. Очистив ее от застругов и наторошенных гряд, полярники перетащили туда покалеченную «амфибию». Бабушкин и механики принялись за ремонт единственного лагерного самолета.
На льдине наступил «строительный сезон». Хитроумные «полярные робинзоны» оборудовали и утеплили палатки; в окна вставили стекла фотопластинок…
Арктика постоянно напоминала о себе. Хотя дрейф, уносивший лагерь на север, приостановился, льдина внезапно треснула. Образовались каналы шириною в несколько метров, и люди едва успели перетащить продовольствие ближе к палаткам. На пути к аэродрому появились полыньи, мороз затягивал их ледяной пленкой.
Каждая радиограмма из Чукотского моря сообщала новые подробности жизни полярников. Шла четвертая неделя существования ледового лагеря. С горячим интересом и сочувствием страна следила за отважными соотечественниками.
Пятого марта под вечер я, по обыкновению, отправился в Главное управление Северного морского пути. Накануне дежурный синоптик порадовал: «Возможно, завтра на Чукотке будет лётная погода…» Войдя в операционный зал радиобюро, я в первое мгновение не уловил особого возбуждения на лицах радистов.
— Как нынче погода?..
— Ляпидевский вылетел в лагерь! — ответил флегматичный начальник радиобюро с несвойственной ему живостью. — Ждем сообщений из Уэллена.
Вскоре мы узнали подробности. В тот день над Уэлленом выглянуло солнце. Стоял сорокаградусный мороз. Кренкель передал на материк свои координаты: 68 градусов 22 минуты северной широты, 173 градуса 10 минут восточной долготы… Двухмоторный «АНТ-4» шел над необъятными полями наторошенных льдов, сверкавших мириадами искр. Истекал второй час полета, когда на снежной белизне появились какие-то пятна и черточки, не похожие на трещину или разводье. Ляпидевский пригляделся. «Да это палатки!.. Вот и аэродром, «амфибия» Бабушкина…» Три небольших фигурки торопливо расстилали посадочный знак Т. Виднелась группа людей, перебирающихся через трещину. «Пассажиры?.. Площадка чертовски мала, но выбора нет — надо садиться!..»
К самолету бегут трое. Механики Погосов, Валавин и Гуревич живут на аэродроме; они приглашают летчиков в свою скромную палатку. Гостей с Большой Земли угощают горячим какао, наперебой расспрашивают о новостях. Потом все принимаются разгружать подарки Уэллена: аккумуляторы для радиостанции, масло для «амфибии», мороженую тушу оленя «для всех»…
Из лагеря прибежали Шмидт, Воронин, Бабушкин. Ляпидевский передает командованию письма и сигнальный код.
— Вас не смущают маленькие размеры площадки? — спрашивают у командира «АНТ-4».
— Надеюсь, взлетим…
Машину подтягивают к крайнему углу площадки. Окруженные толпой провожающих, появляются женщины. «До скорой встречи, друзья!»
Полный газ, короткий разбег, и самолет взмывает над ропаками. Прощальный круг над аэродромом, традиционное покачивание крыльями, и Ляпидевский кладет машину на обратный курс. Впереди — материк, мыс Сердце-Камень… Встречать самолет вышло все население Уэллена. Кренкель успел передать туда, что «АНТ-4» взял первую группу челюскинцев — всех женщин и детей.
Радостная весть молниеносно распространяется по столице. В редакцию невозможно дозвониться, заняты все телефоны: москвичи лично хотят получить подтверждение об успешном полете. С трудом удается мне «прорваться». Получаю приказание: немедленно передать стенографисткам подробности рейса Анатолия Ляпидевского и биографию пилота.
Вскочив в «газик», спешу в «Аэрофлот». Занятия давно кончились, но где-то на четвертом этаже застаю сотрудника отдела кадров. И вот у меня в руках тоненькая папка: «Краткая автобиография пилота А. В. Ляпидевского». Заглядывая в листок, диктую по телефону редакционной стенографистке:
— Летчику Анатолию Васильевичу Ляпидевскому двадцать пять лет… Да, да, только двадцать пять… Абзац. Он родился в 1908 году, в семье учителя. Двенадцати лет ушел на заработки в станицу Старощербинскую на Кубани, почти четыре года батрачил. Осенью 1924 года переехал в город Ейск, там вступил в комсомол. Больше года работал на маслобойном заводе. Районным комитетом комсомола был направлен в авиационную школу… Записали? Продолжаю. Абзац. В 1929 году Анатолий Ляпидевский успешно окончил школу морских летчиков. Был оставлен инструктором в авиашколе имени Сталина. Опять абзац. В марте 1933 года перешел на службу в гражданский воздушный флот. Работал на авиалиниях Дальнего Востока, затем переведен в полярную авиацию… Записали? У меня пока все…
Когда я вернулся в редакцию, иностранный отдел уже принимал отклики из-за границы. Вечерние газеты многих европейских столиц успели опубликовать сообщение о полете Ляпидевского. Спасение женщин и детей произвело сенсацию.
Под утро меня вызвали к главному редактору. Оторвавшись от рукописи, он поднял строгое, утомленное лицо.
— Поедете на Дальний Восток, — сказал он без предисловия.
Я промолчал, не определив по интонации: вопрос это или приказание?
— Нам нужен специальный корреспондент. Быть может, потребуется ехать и дальше — на Камчатку или Чукотку, а сейчас торопитесь в Хабаровск. Там получите инструкции. Вы готовы?
— Выеду первым экспрессом.
— Желаю успеха!
И вот я в купе вагона Москва — Владивосток… Где Водопьянов, Доронин и Галышев? Где другие экспедиции? Что в лагере? О новостях я теперь могу узнавать только из местных газет.
Перевалив Уральский хребет, поезд мчится по степям Западной Сибири. Вчера был Омск, завтра минуем Красноярск. С грохотом пробегает экспресс по длинному мосту, через Обь. Показались огни Новосибирска.
На вокзале впиваюсь в первую страницу «Советской Сибири»: «В Хабаровске снаряжают самолеты Галышева и Доронина, двенадцатого прибывает Водопьянов…» Наш поезд будет там только семнадцатого. Неужели я опоздаю?..
В вагоне завязываются страстные споры: кто из летчиков раньше достигнет лагеря? После походов «Сибирякова» и
