Адольф Эрман - Жизнь в Древнем Египте
Или еще:
«Поклонение тебе, тому, кто поднимается в небесной реке и освещает обе страны после того, как выходит. Все боги вместе восхваляют тебя… о юный муж, прекрасный в любви! Когда он восходит, род людской живет, и боги кричат от радости, приветствуя его. Духи Гелиополя славятся в нем, и духи Буто превозносят его[357]. Бабуины поклоняются ему, и все дикие звери вместе восхваляют его.
Твоя змея-урей одолевает твоих врагов. Те, кто находятся в твоей ладье, радуются тебе, и твои лодочники довольны. Ладья утреннего солнца приняла тебя; и твое сердце, о владыка богов, радуется тому, что ты создал; они оказывают тебе поклонение. Богиня неба сияет подобно лазуриту рядом с тобой, а бог небесной реки танцует (?) перед тобой со своими лучами света»[358].
Было обнаружено около ста вариантов этих гимнов в честь солнца – для утра и для вечера; и, как правило, они кажутся нам приятнее, чем гимны в честь других богов – вероятно, потому, что восход и закат мощного, дающего жизнь светила пробуждает в человеке более глубокие и подлинные чувства, чем статуя Осириса или изображение Птаха. То же самое можно сказать о гимнах в честь Нила: текущий по земле благословенный для людей поток воды – это видимое глазами священное существо, а когда египтянин имеет дело с тем, что реально, и описывает то, что он видит каждый день, его искусство всегда достигает наивысших успехов. В стихотворных гимнах это очень хорошо видно: если среди их монотонных фраз нам попадается приятный отрывок, мы можем держать пари десять к одному за то, что его вызвало к жизни упоминание чего-то из мира природы.
Например, составитель гимна в честь Амона мог, перечисляя эпитеты бога, остановиться и после избитых фраз:
Который создал все, что существует;Человечество родилось из его глаз,А боги – из его рта —
добавить такие стихи:
Который создает траву для скотаИ плодовые деревья для людей.Он дает жизнь рыбам в рекеИ птицам под небом.Он дает дыхание зародышу в яйцеИ сохраняет сына червя (?).Он создает то, чем кормится муха,Чем кормятся черви и блохи – все, сколько их существует.Он создает то, что нужно мышам в их норах,И хранит птиц (?) на всех деревьях[359].
Это наивно и очаровательно; здесь видно то же умение с любовью наблюдать за природой, благодаря которому так хорошо удались изображения животных на египетских рельефах.
Большая часть того, что мы сказали о религиозных гимнах, относится и к гимнам в честь царя; каков их стиль, читатель может вспомнить по нескольким уже процитированным отрывкам.
Они тоже состоят в основном из цепочки нанизанных одна за другой фраз и полны высоких слов и дерзких преувеличений, которые стали банальными от частого употребления. Например, в одной оде, которую очень любили в Египте[360], Амон-Ра обращается к Тутмосу III, великому завоевателю:
Я прихожу и даю тебе уничтожить великих людей страны Дах,Я бросаю их под твои ноги, которые идут по следу их людей,Я заставляют их видеть в твоем величестве владыку света,И ты сияешь над ними, как мой образ.Я прихожу и даю тебе уничтожить тех, кто находится в Азии.Вождей азиатов Сирии ты берешь в плен,Я заставляю их увидеть твое величество, украшенное твоим великолепием.Ты сжимаешь оружие и сражаешься на своей колеснице;
и так далее в том же духе еще десять двустиший. Однако все эти высокопарные слова не производят впечатления на читателя, его не трогают постоянно повторяющиеся заявления о том, что царь «приводит мятежников пленными в Египет, приводит их князей с их данью во дворец», что «боязнь его в их телах, их руки и ноги дрожат от страха перед ним», что «страна народа хеттов (Хеттское царство. – Ред.) пронзена до сердца и стала грудой трупов» (ни Тутмос III, ни другие фараоны никогда не проникали дальше окраин земель, контролируемых Хеттским царством, столица которого, Хаттусас, находилась в центральной части Малой Азии. – Ред.), – как охотно бы мы отдали эти уверения за одну строку, полную подлинного чувства. В памяти читателя вряд ли остается хотя бы одна строка – это плохой признак и показывает, что все эти напыщенные стихотворения ничего не стоят. Их высокопарные слова вызывают у нас лишь одно чувство – ощущение, что мы это уже читали десятки раз в других местах. Но даже в этих одах время от времени описания природы становятся исключением из правила. Обычно они представляют собой образные сравнения – например, для царя могут найти такие сравнения: «победоносный лев, который то идет вперед, то возвращается, который рычит, голос которого отдается эхом в скалистой долине, шакал, который торопливо ищет себе добычу, обегая кругом весь мир в короткое время… пожар, питаемый маслом из трав, а сзади него идет буря, подобная пламени, которое почувствовало жару… ужасная буря, свирепствующая на море, ее волны поднимаются как горы, никто не приближается к ней, а тот, кто оказался внутри нее, погружается в пучину».
Сказки, сюжет которых, как мы уже видели, часто был основан на исторических событиях, убеждают нас в том, что доблестные дела царей, их великие постройки и их войны могли вдохновить воображение египтян на более благородные произведения, чем эти гимны. Но как народ египтяне едва ли поднялись выше этих безыскусных рассказов и едва ли сделали в поэтическом искусстве следующий шаг вверх – к эпической поэзии, поскольку среди их литературных сочинений, которые дошли до нас, есть лишь один пример попытки рассказать о делах фараона в истинно поэтической форме – поэма о великой битве Рамсеса II с войском хеттов при Кадеше (в 1312 или 1286 г. до н. э. – Ред.). Стихи, должно быть, весьма понравились прославленному в них царю, поскольку он несколько раз приказывал написать их на стенах только что построенных храмов.
Похоже, что и у народа эта поэма пользовалась большой любовью, потому что через семьдесят лет, в царствование Меренптаха, мы встречаемся с ней в школьной тетради[361].
Однако на нас, избалованных современных людей, она не производит большого впечатления, и читатель вряд ли разделит восхищение тех энтузиастов-египтологов, которые сравнивают ее с «Илиадой».
Прежде всего нам совершенно прозаическим стилем сообщают точные данные о том, где и как стояли обе армии перед сражением. Затем поэма продолжается так: «Его величество поспешил вперед и прорвал ряды хеттов – совсем один, с ним не было никого. Когда его величество потом оглянулся назад, он увидел, что ему отрезали путь к отступлению 2500 колесниц, на которых находились все герои жалкого правителя хеттов (царь хеттов Муватталлу. – Ред.) и многих стран, которые были с ним в союзе, – Эрту, Масу, Патасы, Кешкеша, Эруна, Кадауаданы, Хербу, Экатере, Кадеша и Руки. На каждой колеснице их стояло целых трое (экипаж хеттской колесницы – возничий, оруженосец, прикрывавший щитом бойца, метавшего копья и стрелявшего из лука, – превосходил по ударной мощи экипаж египетской колесницы из двух человек. – Ред.)… Ни один князь не был с ним, ни один колесничный возница, ни один начальник воинов из пеших или колесничных войск; его пешие войска и войска на колесницах покинули его, и ни один человек из них не был там, чтобы сражаться рядом с ним. (Внезапным ударом хетты поставили египтян в критическое положение. – Ред.)
Тогда его величество заговорил: «Как же это, отец мой Амон? Неужели отец забывает о своем сыне? Я ведь ничего не делал без тебя. Разве я не шел вперед или стоял на месте ради тебя, ни разу не отступив от твоего замысла, и я никогда не выходил из твоей воли… Чего же хотят эти азиаты перед Амоном? Жалок тот, кто не знает бога. Разве я не воздвиг для тебя много памятников, чтобы наполнить твой храм моей военной добычей? Я построил тебе дом на миллионы лет и пожертвовал в него дары. Все страны вместе приносят тебе свои первые плоды, чтобы увеличить твои священные доходы; для тебя закалывают десять тысяч быков и вместе с ними кладут всевозможные ароматные травы. Я не отнял свою руку до тех пор, пока не устроил тебе зал со столбами и не построил тебе каменные пилоны… и не воздвиг тебе вечные древки для стягов; я также привез обелиски из Элефантины. Я – тот, кто велит привозить для тебя вечные камни и заставляет корабли плыть по морю, чтобы привезти тебе дары изо всех стран. Разве такое бывало когда-нибудь раньше?
Позор тем, кто противится твоей воле! Благо тому, кто понимает (?) тебя, Амон!.. Я взываю к тебе, мой отец Амон. Я нахожусь посреди множества людей, со мной нет никого, моя пехота и мое войско на колесницах покинули меня. Когда я кричал им, никто из них не слышал меня. Когда я звал их, я обнаружил, что Амон для меня лучше, чем миллионы пеших воинов и сотни тысяч колесниц, братьев или сыновей, объединенных вместе. Труды людей – ничто, Амон драгоценнее, чем они. Я пришел сюда по слову твоих уст, о Ра, и не преступил границ того, что было твоим замыслом.
