Адольф Эрман - Жизнь в Древнем Египте
Более поздняя версия похожа на эту. Ее пел арфист на пиру в честь похорон жреца Неферхотепа[350]:
Как прекрасен этот праведный князь!Прекрасная судьба исполнилась.Тела уходят со времен Ра,И те, кто моложе, занимают места ушедших.Солнце вновь появляется каждое утро,И вечернее солнце заходит на западе.Мужчины порождают детей, женщины зачинают,Каждая ноздря вдыхает дыхание утра.Но те, кто родились здесь, все до единого,Уходят в место, которое им предназначено.Празднуй радостный день, о жрец!Услади свои ноздри маслами и приятными благовониями,Надень венки из цветов лотоса на свои руки и ногиИ на тело своей сестры, которая живет в твоем сердце,Которая сидит рядом с тобой.Вели звучать перед тобой музыке и песням,Отложи все заботы и думай о радости,Пока не придет день, когда мы отправимся в страну, которая любит молчание.Празднуй радостный день, о Неферхотеп,Мудрый человек с чистыми руками.Я слышал обо всем, что случилось с предками.Их стены обрушились,Их жилищ больше нет,Они как будто никогда не существовали.
Итак, постоянно повторяющаяся мораль этих песен: наслаждайся своей жизнью как можно дольше, пока твое сердце не остановилось навсегда; день смерти наступит раньше, чем ты думаешь, и все твои причитания и жертвоприношения не призовут мертвых обратно к тебе. Сокровища, которые ты добыл в этом мире, ты должен будешь оставить, уходя из него; то, что ты построил на земле, разрушается; и только удовольствия, которыми ты насладился, по-настоящему принадлежат тебе. Но есть одно, что ты можешь добыть себе и что никогда не потеряешь[351]:
Дай хлеб тому, у кого нет поля,И навечно создай себе доброе имя в потомстве.
Я думаю, что эти стихотворения показались бы достойными внимания, даже если бы они были созданы в другой стране с более богатой поэзией; здесь, в бесплодной пустыне египетской литературы, где большинство растений засыхали, еще не успев расцвести, они восхищают нас вдвое сильнее.
Любовные песни эпохи Нового царства почти так же очаровательны. Существует поэтический сборник под названием «Прекрасные, радующие песни твоей сестры, которую любит твое сердце, когда она идет по полям»[352]. В этих песнях описаны чувства тоскующей от любви девушки, которая напрасно ищет взглядом среди полей «своего брата, которого любит ее сердце». Ничто больше не радует ее – ни пироги, ни вино: «то, что сладко для рта, теперь для меня как птичья желчь; лишь твое дыхание может утешить мое сердце». То, чем она раньше занималась, сегодня ее уже не интересует: во всем не хватает ее друга:
Я говорю: погляди, что я делаю.Я иду и ставлю своими руками ловушку…Все птицы Аравии, умащенные миррой, порхают над Египтом,И та, кто прилетает первой, хватает моего червя.Она принесла свой аромат из Аравии,Ее когти полны ладана.Мое сердце тоскует о тебе: если бы мы могли открыть ловушку вдвоем,Только я и ты.Если бы ты смог услышать жалобный крик моей красавицы, умащенной миррой,Там, вместе со мной.Я ставлю ловушку; как прекрасен тот, кто приходит на поле потому, что его любят.
Но любимый не приходит ей помочь:
Слышен жалобный крик гуся:Он попался на червя.Но я дрожу от любвиИ не могу ослабить силок.Я унесу прочь свою сеть.Что скажет моя мать, когда я приду к ней?Каждый день я возвращаюсь, нагруженная добычей,Но сегодня не поставила ни одного силка,Потому что мной овладела твоя любовь.
Вскоре она высказывает свои желания более откровенно:
Ты самый красивый,Я хочу быть с тобой, как жена,И твоя рука могла лежать в моей руке.Не придет ли мой старший брат на ночь?Иначе я буду среди тех, кто лег в могилу.Или ты нездоров и пуст?
И в конце, после бессонной ночи, она признается ему:
Голос голубки говорит.Она произносит: «Мир светел, любуйся этим».Ты, ты, птица, соблазнишь меня.Тогда я найду своего брата в его комнате,И мое сердце будет радоваться…Я не отвернусь от тебя,Моя рука останется в твоей руке,Когда я выйду оттуда, я буду с тобой во всех прекрасных местах.
Но похоже, что в сердце девушки проникают печаль и ревность, поскольку она выглядывает из наружной двери своего дома и тревожно смотрит на дорогу, чтобы увидеть, не идет ли к ней ее любимый. Она действительно слышит чьи-то шаги, но это только «быстроногий посланец», который принес извинения: любимый не может прийти. «Скажи просто, что тебя нашла другая», – отвечает она ему.
Снова жалоба, но жалуется юноша:
Я буду лежать в своей комнате,Я тяжело болен от жестокого обращения.Мои соседи приходят навестить меня,Но если бы с ними пришла моя сестра,Она посрамила (?) бы всех врачей,Потому что она понимает, чем я болен.
Однако сестра не приходит, хотя он отдал бы все, что имеет, чтобы она только поговорила с ним.
Это замок моей сестры.Перед ее домом – ее пруд.Ее дверь открыта…Тогда моя сестра сердито выходит из двери.Ах, если бы я был ее привратником,Чтобы она могла меня ругать,Тогда я слышал бы ее голос, хотя она и была бы сердита,И был бы полон страха перед ней, как мальчик.
В главе II я уже рассказал о том, что для египтянина цветущий сад был самым подходящим местом для любовной сцены. Здесь мы можем, в дополнение к красивой песне, приведенной раньше, процитировать строфу из другого стихотворения. Оно интересно также своей формой: в нем, как в итальянских ритурнелях, каждая строфа начинается названием цветка, а ее остальная часть слабо связана с этим названием игрой слов. Мы должны помнить, что у девушки на голове надет венок, и каждый новый цветок, который она добавляет к нему, напоминает ей о ее любви. Таким образом, если мы можем заменить египетскую игру слов другой похожей собственного изобретения, мы можем передать содержание строфы так:
В нем (венке) есть красные розы, так я краснею перед тобой.Я твоя первая сестра,А ты для меня как сад,Который я засадила цветамиИ всеми ароматными травами.Я направила в него канал,Чтобы ты смог окунуть в него руку,Когда дует прохладный северный ветер,Это прекрасное место, где мы гуляем,Когда твоя рука лежит в моей,Идем с задумчивостью в мыслях и радостью на сердцеОттого, что мы идем вместе.Я пьянею оттого, что слышу твой голос,Моя жизнь зависит от того, чтобы слышать тебя.Каждый раз, когда я тебя вижу,Это мне приятнее, чем еда и питье.
Теперь мы должны обратить свое внимание на более высокую по стилю лирическую поэзию, хотя эта отрасль поэтического искусства не включает в себя ничего особенно приятного. Гимны, которых до нас дошло такое огромное количество, в большинстве случаев имеют форму молитвенного песнопения во славу богов; похоже, что о любви певцов к божеству не было и речи, поскольку основная часть гимна состояла из стандартных фраз, которые можно было применить к любому из могущественных богов, а также использовать при поклонении царю. «Обе страны вместе оказывают ему почести – тому, страх перед кем внушен всем странам, великому славой, тому, кто покорил своего врага, кого восхваляет великий круг богов, кому дан сан его отца; он получил господство над обеими странами, все существа полны восторга, их сердца полны радости, все люди радуются, и все создания восхищаются его красотой», – вот примеры этой фразеологии. Если к этому добавить имя одного из богов и несколько намеков на миф об этом боге, его храм или его венцы, обычный по форме гимн будет готов. Например, можно ли представить себе что-либо более лишенное смысла, чем вот этот гимн в честь Осириса, где описана его статуя и перечислены его храмы? «Поклонение тебе, Осирис, сын Нут! Владыка рогов с высоким столбом, которому даны венец и радость перед богами! Созданный Атумом! Тот, чье могущество – в сердцах людей, и богов, и духов! Тот, кому было дано владычество в Гелиополе; великий своим бытием в Бусирисе! Владыка страха в Эадте, великий мужской зрелостью в Резету! Владыка мощи в Хененсутене! Владыка систра в Тененте! Великий любовью в каждой стране, тот, о ком прекрасна память во дворце бога! Великий великолепием в Абидосе, тот, кому было дано торжество перед богами…»[353]
Лучшие по сравнению с остальными среди этих религиозных стихов – те, которые в прошлом были очень широко распространены: «Гимны в честь Ра». Когда солнце восходит в стране богов, то есть на востоке, и прогоняет прочь тьму, то все живые существа кричат от радости, особенно бабуины, которые, как верили египтяне, имели обыкновение поднимать в это время лапы вверх и протягивать их в мольбе к благодетельному дневному светилу[354]. Они считали, – что человечество должно поступать так же, как поступают эти ученые и набожные животные, и говорить восходящему солнцу так: «Поклонение тебе, о Ра, при твоем восходе, Атуму при твоем закате! Ты поднимаешься, поднимаешься и сияешь, ты сияешь, венчанный на царство царь богов! Ты владыка небес и владыка земли, сотворивший тех, кто вверху, и тех, кто внизу![355] Ты единственный бог, который действует с самого начала! Ты – тот, кто сотворил мир и создал человека, кто сотворил небесную реку и создал Нил, кто сотворил воду и дал жизнь тому, что в ней! Ты тот, кто сложил в кучу горы и дал существование скоту и людям»…[356]
