Максим Григорьев - Обыкновенный фашизм: военные преступления украинских силовиков (2014–2016)
Интервью у жителей Горловки, переживших наиболее сильные обстрелы города в мае 2015 г. брали и другие журналисты. Например, журналисты 17-го телеканала поговорили об обстрелах с жителями р-на Комсомолец г. Горловки. Большинство опрошенных задают один вопрос: «За что?», потому что никаких ополченцев в этом районе нет, а обстрел ведется со стороны г. Майорска, где расположены украинские вооруженные силы.
Мужчина: «Вот воронка от попадания снаряда. Вот, собственно, там можно еще увидеть остатки снаряда. Выкапывайте, если хотите. Опять, видишь, направление? Вот он наш любимый Майорск. Слышим от ОБСЕ, что это мы шестнадцать раз их обстреливали. Мне всегда хочется задать вопрос им, этим ОБСЕ. Это же как надо, как надо извернуться, чтобы пойти к ним в гости и поставить пушку. Прийти сюда и сказать, что это я сам себя обстрелял. Смотрите, осколки насквозь пробили трубы. Даже видно, вот она прилетела. Вот смотрите».
Женщина: «Вот у нас тут Дзержинск, и на нас все время летит. По кругу здесь везде все побито. У меня грудной ребенок. Годик. Вот через стенку девочке два годика. Прямо на день рождения дитю подарок сделали. Все, никакой гуманитарной помощи у нас нет. Муж не работает, потому что шахта не работает. Им не платят. Я ничего не получаю, и живите, как хотите. Если бы не родители, уже бы давно с голоду все померли. Вот и все».
Надежда Муровицкая: «У нас два годика было девочке. Ребенок уснул на одном краю дивана. Слышим — бабах. Выключился свет, я упала на пол. Ползу к ребенку. Очень долго дверь не могла открыть. Света не было. Потом к нам пришла соседка с фонариком. Посветить. Я доползла до дивана. Взяла ребенка, он спал. Конечно, потом она заплакала. Я дала соску, взяла на руки. К нему выхожу, соседи спрашивают, вы живые? Дома? Я говорю, да. Все нормально. Все живые. Хотелось бы, конечно, пожелать, чтобы они такого не знали и никогда не видели, что происходит у нас» [358].
Мужчина: «Направление вот, мы стоим как раз сейчас лицом туда. Кудю-мовка, Кодымо, Артемово. Вот, видите, тут снаряд. Там мы, при всем моем желании, не можем стрелять. Потому что нас там нет. Я просил бабушку не вынимать осколок. Бабушка его выкинула. Видите, оно насквозь. Сквозные. Прямо шифоньеры насквозь пробивает. «Бабушка, здравствуйте, это опять мы. Можете рассказать прессе, пригласили из Донецка. Что осталось, что пробило. И когда стреляли. Пожалуйста, выйдете. Если вам не сложно».
Любовь Пономаренко: «Это сильно пострадал вот этот дом. И наш вот тут, это вот. Пойдемте туда, посмотрим. Осколок вытянули сами. Убираю только. Вот дырка. Здесь дырка».
Александр: «Живем как все. Все может быть. А мы в подвале сидим. Как стемнеет, и начинают бахать. Не каждый день, но стреляют. Мы никого не трогаем. Мы мирные люди, здесь все такие же сепаратисты, как все жители. Мы мира хотим. Сколько это уже будет продолжаться. Во время обстрела дома был. Где-то часов в одиннадцать это было, 21-го числа. Ничего не понял. Когда вышел, уже все в дыму, в пыли. Ничего не видно».
Мужчина: «И еще покажу, где всю ночь горел трубопровод, потому что под обстрелами никто не будет. Вот видишь? Смотри. Обрати внимание на направление. А вот там, мальчики, у нас Дзержинск. Вот там Фенольная. То есть там шахта «Южная». Это надо быть жестким спецназовцем, чтобы утащить туда на их территорию свою пушку. Жахнуть. И приехать сюда и рассказывать, как мы сами себя тут обстреливаем. Вот, видите, тут прямо вынесло кусок трубы. И она загорелась. Все это починили. Вы видите следы. Пробивает насквозь. Было три трубы. То есть хороший боеприпас. Фугасного действия. То есть деревья, все сечет. Контактная мина».
Валентина Павлеченко: «Мы украинцы. У меня в Славянске живут дети, внуки. Не хотелось бы быть где-то совершенно отдельно от Украины. Хочется, чтобы просто был мир. Я даже не знаю, как сказать. Я не могу сказать, что мы хотим в Россию. Мы преданы. Мы любим Украину. Мы прожили здесь. Ну, так как отношение нашего правительства к нам местным, Донбассу, когда нас не считают за людей, то мне просто не хочется жить на Донбассе» [359].
Британский журналист Г. Филлипс в больнице Горловки побеседовал с двумя сестрами — пенсионерками Галиной и Надеждой, получившими ранения 30 мая 2015 г. во время очередного обстрела Горловки, и их родственниками. Их было три сестры, младшая сестра в результате обстрела погибла, 68-летняя Надежда получила ранение ног и брюшной полости. В больничной палате находятся и другие пострадавшие женщины. У одной раненой женщины 14 февраля 2015 г. в результате обстрела Вооруженными силами Украины погиб сын 46 лет. Приводим текст интервью полностью.
Галина: «Вышли вчера на огород посмотреть с сестричкой. А тут летит, они не опомнились и не узнали, что это такое. Она уже вся в земле, в осколках, а сестра убитая рядом лежит. Сестра убитая. Трое сестер. Хоронить сейчас надо. Эта вся раненая, а сестра… Младшую самую убили. Паразиты, когда вы уже насытитесь этой смертью. Ну, вот еще двое кто-то. Еще двое на Бахмутке кто-то. С Калиновки там везли. Какие эмоции? Плачем все время. Ей вот сестру хоронить, она раненая. Какие эмоции. Голова вот такая».
Николай (родственник): «Они вдвоем только, одна погибла, и вот одна раненая. Именно с Бахмутки они. Стреляли с Майорска, наверное, с трассы Майорской. Просто, за что нас расстреливают? Истребляют за что? Что мы сделали этому Порошенко? Мы всю жизнь прожили тут. Детей родили. Воспитали, а теперь, что? Что они делают? Карманы себе набивают. Президент мира. Президент мира это делает все».
Галина: «Какой это Порошенко. Это Потрошенко. Потрошит людей. Какой это президент мира. Президент войны это. Президент истребления украинского народа. И вот какие последствия будут. Весь бок распотрошен. Если бы это было все выложено на Западе Украины и в Киеве. Выложена была бы правда, то такое прекратилось бы. Этой правды, там нигде нет же ее».
Надежда (получившая ранение): «Это же мне на день рождения, 2 июня, подарок сделали, мне 68 лет исполнилось. Сейчас у меня вот такая голова, я ничего не помню. Не то что не помню, тяжело. Помню только, как я уже на земле. Земля на мне, а сестра лежит в отдаленности. А в стороне такая воронка. Плохо себя чувствую. Тошнит, рвет постоянно. Я не знаю, что у меня. У меня все шумит. Разговаривать не могу. Как будто бы недалеко где-то. А потом я не знаю, откуда он взялся. Капельницу целый день ставят. Пить ничего не было у меня. Говорят, пить нельзя. Я 32 года на стероиде отработала. Вот это на пенсию заработала».
Женщина (другая раненая): «У меня сына убило 14 февраля, сорок шесть лет было. Сына убило, сама уцелела. Осталась внучка, одиннадцатый класс заканчивает. 14 февраля был обстрел, большой. А он уже домой доходил. Там одну хату дойти было. Один дом остался. А тут соседям падает два снаряда. Он как раз у колодца уже был. Чуть домой дойти. И его бросает волной. Метров пятнадцать. И он четыре часа, с восьми вечера до двенадцати ночи пролежал, истекал кровью. А мы-то не знали, что он рядом, а мы его не видим. И внучка, семнадцать лет, осталась. И вот это то ли от переживания, то ли от чего, операцию пришлось делать. Что приключилась такая болезнь»[360].
Дети Горловки — Даниил, Игорь и Виталик, женщина Маргарита, у которой шесть детей, — рассказывают британскому журналисту Г. Филлипсу о своей жизни в Горловке, которую регулярно обстреливают Вооруженные силы Украины.
Данил: «Страшно, само собой. Вчера вечером началось все это и сразу все начали спускаться в подвал».
Виталик: «Я в подвал не спускался. Мы дома сидели. Не спускались в подвал».
Данил: «Лишь бы сегодня такого не было, а то выезжать надо из города, оставаться тут страшно. Все. Что еще можно сказать?»
Игорь: «Вчера было очень страшно. Ни одного стекла не осталось в доме. Вся машина побита. Будем восстанавливать. Спасибо большое украинскому президенту. Больше ничего добавить не могу. Украинские военные, они и на Дзержинске, и на Майорске, оттуда стреляют».
Маргарита: «Благодарность президенту Украины за все его прегрешения. Тоже вот залепили. Приехал сын, и как могли, залепили. Дома никого не было. Переехали еще до войны отсюда. Так что чудом остались живы. В общем, будем жить дальше назло фашистам. Врагам мы все равно не сдадимся. Нас ребята защищают. Надежда на Порошенко, что он образумится, если он, конечно, умный, то он закончит эту войну. Если дурак, то значит дурак. Это соседи, кому они разбили квартиру. Многодетная семья. Вообще, у меня шестеро детей. Сейчас маленькие, и мы всю зиму и осень прятались по подвалам. Мы на Кондратьевке сейчас живем. А обложку я залепила, я не хочу жить тут, хочу поменять, потому что я не признаю Украину. Хотя сын мой служил в Украине. Но я не хочу на камеру. Одиннадцатого года служил. До войны. Сейчас он спасателем работает. Спасает людей здесь. Никуда он не уехал, его объявили предателем. Но тут все пострадали. Тут у всех…»
