Максим Григорьев - Обыкновенный фашизм: военные преступления украинских силовиков (2014–2016)
Сняла маленькую с кровати и положила с сыном на пол. И стала их доставать из-под завалов, пока «скорая» не приехали. Спасатели и МЧС. И они сами их раскопали. Они мертвые уже были. Муж еще дышал, а дочка напополам была разорвана. У мужа были тоже оторваны рука и нога. Очень изувечено лицо. Вся голова у него, весь изломанный был. Вот так. Почувствовала свист сильный, хлопок характерный. Начала бежать в дом. Ни с того, ни с сего. Мы сначала подумали, что опять какие-то учения. Ну, спокойно. У нас часто так, и поэтому мы не отреагировали. Спокойно начали заносить хозяйство в дом. Птенчиков маленьких. И все. И в этот момент попал снаряд в дом. Мы все в коридоре находились. Они были все в коридоре, прятались. Муж был сначала на диване, сильно рвануло. Он побежал смотреть, куда летит. А я к нему навстречу. Мы с ним в коридоре столкнулись, и меня отбросило взрывной волной на улицу. А его убило в доме. В пристройке камнями забросало. Потом второй взрыв произошел в огороде, пока сына раскапывала. Потом долго по времени бомбежка была, «скорая» не могла к нам приехать. Потому что был непрерывный обстрел. Долго ехала «скорая» из-за обстрела. Люди боялись даже выйти на улицу, чтобы оказать помощь. Может быть, даже он мог бы жить, просто под сильным глубоким завалом был. Он, наверно, от болевого шока, он еще моргал даже, когда я уезжала. Сосед говорит, что он еще моргал и дышал.
Порошенко за человека я не считаю после этого. И не считаю его человеком, ведь у него тоже семья есть, родственники, мы ему абсолютно ничего не сделали. Ненавижу я этого вашего Порошенко, желаю смерти ему такой же страшной, которой умерла мое дите. Что ей пришлось пережить. Будь он проклят Порошенко. Прости меня, Господи, за эти слова. Но я другого не могу сказать. Хоть я и человек верующий. Я желаю ему того же, что пережила моя семья. Хочу, чтобы он пережил эти же страдания. Покажите это всем, что Порошенко делает с нашими детьми. С нашими семьями, мы не военные. Мы не армия, он воюет с людьми мирными. Уничтожает мирных людей, к тому же он трус. Ему не хватает смелости воевать с нашими бойцами, которые нас защищают. Потому что они могут дать отпор. Поэтому он убивает наших детей. Собственно, беспомощность. Пусть Порошенко увидит это видео. Во что он превратил меня. Мою крошку. Моего мужа любимого, с которым мы хотели жить до старости счастливо. Пусть ему это все вернется. У меня нет слов. Я не знаю, как это все описать. Как это пережить и как с этим жить. Только два года назад доченьку маленькую похоронили. А завтра еще одну будем хоронить. Только теперь одна я. У меня муж был поддержкой. Теперь я осталась одна без него. Он меня очень любил, и я его тоже. Я не знаю, как дальше жить без него. И без доченьки моей не знаю. Такое ощущение, что оторвали часть меня. Не руку это оторвали, а часть меня. Изнутри, эту утрату не заполнит ничто. Никогда. Я не могу даже спать, мне колют серьезные обезболивающие. У меня вся душа там, как они в морге там лежат. Изувеченные бедные, и мальчик мой живой не открывает глаза. Я даже не знаю, будет он видеть или нет. Ему тоже там все зашивали. Девочке младшей всего десять дней. Она не пострадала. Она в дальней комнате лежала. Я ее одной рукой сняла с кровати и положила на пол. И начали сильно стрелять. А потом я почувствовала, что начала терять сознание. И я не ходила уже и не искала ни мужа, ни дочку. Их уже раскапывали МЧС. Потому что у меня сильно шла кровь. Я себе наложила жгут и ждала «скорую». У нас приезжали ОБСЕ и фиксировали все это. Кто мне их вернет[355]?
Сволочи, двуличные сволочи. Я не знаю, что сказал Порошенко, он сзади стоял. Со свечкой, приносит соболезнования погибшей семье. Это, говорит, не мы. Это ополченцы обстреливают. Люди все видели, откуда все летит. С Дзержинска в нас стреляли еще на Катин день рождения. Мы убирали, и все было видно, откуда эти направляющие пули все летели. Это только начало, сволочи. Будьте они прокляты все. Грех такое говорить. Прости меня, Господи. Но у меня нет слов. Я им такого же желаю. Все видели, откуда стреляли, у кого высокие этажи. Было видно и слышно по звуку, они направляющими этими пулями стреляли и все видели, откуда оно летит. Люди, кто на высоких этажах живут, прекрасно видели, откуда началось. Я не знаю, зачем они это делают. Жизнь нам только разрушили. За пять минут перевернули все. Зачем они унесли жизни моих близких? Моего мужа любимого, мою девочку. Одиннадцать лет я ее воспитывала, носила под сердцем. Она такая талантливая была. Зачем они забрали их у меня? Я не понимаю, перед кем я так виновата, что они взяли и разорвали моего ребенка. Жизнь мою всю сломали. Всю жизнь мы так выстраивали, а они взяли и вот так разрушили. Меня калекой сделали, вот кому, что плохого я сделала. Жили счастливо, воспитывали детей. Никогда не думали о том, что может произойти с нами такое.
Я врач. Я ревматолог. Я медик. Я в больнице этой десять лет проработала. И теперь никогда не смогу работать с одной рукой. Я Милану даже сегодня не смогла обнять. Мне кажется, что у меня есть рука. Я забываю. Я ее пытаюсь кормить и не могу даже взять ее, двумя руками. И Захар сегодня открыл глазки, и его я не могу двумя руками обнять. Он такой радостный был, что я пришла. Глаза открыл. А потом начался гром, он говорит, где-то бабахает. Закрыл глаза и больше не открыл. Приезжал городской окулист. Он даже тогда не открыл глаза. Он боится и постоянно домой просится. Но там дома нет. Родители были там вчера, говорят, что просто ничего нельзя там восстановить. Там все просто под снос. Все же мы по кирпичику там складывали, мы так старались. Он так любил этот дом, Юра. Он в пять утра каждый день вставал. Огород поливал. Он настолько следил за чистотой, у нас во дворе всегда красиво было. Все в цветах всегда было. Я не знаю просто, как дальше сложится жизнь. Благодаря им. Благодаря Петру Порошенко. За что он так сделал. За что мою девочку сейчас хоронят из-за него. Кому нужна эта война? Я сегодня заснула чуть, просыпаюсь, мне кажется, что я дома, дети бегают. Просыпаюсь в палате, а у меня нет руки! Мне все время хочется пошевелить пальцами, а их нет. Я забываю об этом. Я не знаю, как я с ними, маленькими, буду, с крохами. Без мужа, без любимого. Без дочечки своей. Не знаю. Мы ехали, я всю дорогу плакала. Меня брат вез. Говорит: «Жизнь продолжается». Я говорю: «Разве это жизнь». Я не знаю, как дальше жить. Как их поднимать. Я не смогу даже газ себе зажечь. Я не могу одеться даже сама. Зачем именно в наш дом. Мы так счастливо жили. Так долго это все наживали. У нас так прекрасно все было. Мы добились того, чего хотели. А они взяли и вот так все разрушили за один момент просто. Забрали все. Всю мою жизнь забрали. Что им после этого еще сказать, я не знаю[356].
Мне руку вырвало. Мне сердце вырвали. Тяжело, конечно. Я не знаю, как это все перенести. Благо у меня есть отрада маленькая. Есть для чего жить. Они мне скучать не дадут. И это придает мне позитива. Захар, ну посмотри на меня. Видишь, глазик уже у него более-менее нормальный. Мне хочется руку, но это не раньше, чем через полгода. Главное, что я осталась живая и дети мои. Мне кажется, что остальное все, как-то Господь меня проведет. Если он сохранил мне жизнь. Жалко, конечно, Катю. Фотограф, даже когда фотографировал, сказал, сколько детей ни фотографировал, таких еще не видел, таких девочек красивых. Юру жалко. Никому плохого не сделали. Вижу их каждый день. В глазах стоят обугленные все. Она все время говорила, когда же уже моя сестричка родится. Она вообще такая добрая была. И любила и Захара, и всех. И как мамочка носилась за ними. Захару сказки читала. Большую часть времени Захар с ней проводил, в огороде или еще где-то. Он сейчас остро ощущает эту утрату. Психолог заходила вчера три раза. Захар пообщался с психологом и говорит, там вообще со всеми подружился. И такая дружная обстановка тут. В Горловке, конечно, это все страшно, мне почему там страшно и было находиться. Из-за взрывов. А так тут подальше от всех этих взрывов. Ощущение безопасности. Доченька, на папу сильно похожа. Она, когда родилась, ему сразу ее в руки дали. Захар, это твоя сестричка, Милана. Ты будешь ее защищать, как твоя старшая сестра. Единственный мужчина в семье».
Захар: «Я защищать буду. И прятать буду».
Анна: «Травма у него, конечно, серьезная, психическая. Но по сравнению с тем, что было… Он вообще не спал. Милану я сегодня уже сама переодевала, купала уже в ванночке сама. Мне с ней там неудобно было. Мы лежали в разных корпусах, и я каждые три часа ходила кормить ее. Мне удобно, что мы в одной палате находимся. И им лучше, сын от меня вообще не отходит. Там пресса была, а так ему тут нравится вообще. Что я рядом постоянно нахожусь. Ну и мне полегче, что не ходить туда-сюда. Я так рада, что мы сейчас здесь находимся. Благодарна очень, что нас вывезли. У меня ощущение безопасности сейчас. Я считаю, что мне повезло. Благодарна всем, кто меня сюда эвакуировал. И кто принял меня здесь. Вообще всем, кто откликнулся. Спасибо»[357].
