Григорий Василенко - Найти и обезвредить
А пока…
На квартире графини Грабовской шел доверительный разговор между хозяйкой дома и бароном Тиссеном.
— Барон, предупреждаю вас, что наш разговор должен остаться между нами. — Графиня, ощущая неловкость от того, что она была плохо причесана и скверно одета, говорила не в своей обычной, мягкой манере, а отрывисто и резко. — Корнелий Иванович, голубчик, не нравятся мне эти двое, которые называют себя Грековым и Графовым. Простите, это похоже на дешевый водевиль. Но он идет не на сцене, увы, и мы с вами являемся героями этого провинциального водевиля. А это уже серьезно…
Графиня подошла к окну и, чуть отодвинув портьеру, глянула на улицу, по которой норд-ост гнал облака цементной пыли.
— Что за город, что за проклятый город, о который споткнулась наша несчастная Россия! Нет, я больше не могу!
Барон поднял руку:
— Ирина Николаевна, вы, мне кажется, немножко преувеличиваете…
— Нет! У меня развита интуиция. Вы это знаете. И я решительно прошу вас проверить этих типов… Бр-р! Они были у меня вчера. Просили медикаменты и проводника в горы… Вы понимаете, у них отвратительные манеры, они не умеют разговаривать с женщиной. Да, я вынуждена была продолжать с ними разговор в сочувственном духе, потому что я их боялась.
Тиссен слушал графиню и думал о том, что сейчас, в их положении не до хороших манер, а потом — у Грабовской явно сдают нервы и не приведи господь попасть ей в руки ЧК — она раскроет всю организацию!
— Эти двое офицеров, — сказал он настойчивым тоном, — самые исполнительные и аккуратные люди. Сейчас не до правил хорошего тона, поверьте, Ирина Николаевна!
— Их надо проверить, отправив обоих в горы, — жестко сказала графиня, — там все точки над «и» будут расставлены — в горах есть люди из контрразведки Деникина…
— А на кого же мы переложим их обязанности?
— На вас, барон…
Утром 1 августа, после продолжительного совещания в ЧК, на котором обсуждалось положение в Новороссийске, пришли к решению безотлагательно начать официальное следствие по белогвардейскому подполью. По делу подлежала аресту большая группа его участников.
…Барон, утомленный беседой с Грабовской, запросил пощады:
— Ирина Николаевна, мне пора уходить.
Графиня подошла к окну, отодвинула штору и охнула:
— Корнелий Иванович!..
Тиссен глянул в окно. Возле дома графини стояла пролетка. Из нее торопливо выходили, решительно направляясь к дому, два матроса и один человек в гражданском.
— Мы пропали, барон…
Тиссен метнулся к запасному выходу через кухню. В дверях он столкнулся с перепуганной кухаркой и тут же услышал твердый и спокойный бас:
— Предъявите ваши документы.
На него в упор смотрел усатый матрос с маузером в руке.
Резко стучали в запертую парадную дверь.
…Аресты наиболее опасных заговорщиков начались вечером 3 августа и продолжались всю ночь. Благодаря тому, что адреса квартир, в которых собирались офицеры для ухода в горы, были известны ЧК, все происходило так ошеломляюще быстро, что почти никто из задержанных не успел применить оружие. Группу военрука Олешко удалось перехватить без особых помех с помощью коновода Кузнецова. Солдат, стреножив лошадей в лощине, поросшей вишенником, безмятежно спал, положив под голову скатанную шинель. Его осторожно разбудили. Кузнецов отчаянно протирал глаза, не веря тому, что видит чернеющие в сумраке вечера матросские бушлаты и наведенное на него дуло карабина. Лошади были уже оседланы, но их держали под уздцы чужие люди.
— Значит, так: ты идешь в дом и передаешь — пришел проводник. В лощину выходить по одному… Ясно?
И дальше все шло как по плану: офицеры с интервалом в несколько минут выходили один за другим из дома и, крадучись, направлялись в лощину. Здесь их без звука арестовывали и выводили на дорогу… Последним вышел из дома коновод Кузнецов.
— А меня куда?
— Туда, куда и твоих начальников. А трибунал рассудит — кто виноват, а кто нет!
И все-таки группе заговорщиков в 25 человек удалось скрыться — видимо, их кто-то успел предупредить. Но главные силы подполья оказались в руках советского правосудия. Затем, в процессе расследования, около 20 человек за отсутствием состава преступления были освобождены из-под ареста: Иванова, Черная, Кочетков и другие. Материалы на остальных были переданы на рассмотрение коллегии губчека, которая на заседании 19 августа 1920 года постановила 13 человек явных контрреволюционеров, активно боровшихся против Советской власти, расстрелять. В их числе — Н. Косевнч, М. Чеботарев, А. Олешко, В. Вишницкий и другие.
Белое подполье в Новороссийске, готовившее мятеж как «достойную встречу» барону Врангелю, было разгромлено. Чекисты Соболев и Ярцев вскоре получили новое и, как всегда, срочное задание. В плавнях бесчинствовала банда Ющенко, новоявленного «атамана».
А. Темрезов
СОКРУШЕНИЕ ДЖИННОУДЖИПА
Сегодня едва ли сыщется человек, своими глазами видевший джинноуджип. Немного остается и таких, что знают ныне точное значение редко применяемого адыгейского слова. Только какой-нибудь долгожитель да еще, пожалуй, ученый — знаток обычаев, нравов и суеверий горской старины — растолкуют вам, что джинноуджип — это шабаш злых демонов, гульбище духов тьмы.
А между тем в пору, от нас не столь уж далекую, нечистая сила всяческого ранга и пошиба подстерегала человека на каждом шагу, одолевала своими кознями. И горе тому из смертных, кто волей случая, по неосторожности или же из любопытства оказался очевидцем джинноуджипа — свистопляски шайтанов.
В любом ауле могли припомнить множество случаев страшной кары и имена поплатившихся. Джинны в слепом гневе могут все. Отнять разум. Вырвать сердце. Выжечь очи. Замкнуть уста. А на них — никакой управы. Говорят, только нарты — бесстрашные витязи древности — отваживались мечом врубаться в гущу джинноуджипа…
В междуречье Лабы и Белой, где происходили описываемые события, такая бесовская оргия разыгралась в начале двадцатых годов неподалеку от аула Ассоколай.
Шестеро здешних крестьян, выгодно распродав на белореченском базаре дрова, возвращались домой. Было знойно, в небесах неторопливо плыли круто сбитые облака. Аробщики то и дело понукали изрядно уставших волов, норовя засветло миновать курган Сараежь-ошх, издревле известный всей округе как вертеп шайтанов.
Хмурое чернолесье у подошвы кургана наконец осталось позади, на душе у всех отлегло. Джинны — даже малому ребенку о том ведомо — творят зло во мгле предрассветной или в сумерки вечерние. К тому же появлению их предшествуют запах горелой серы, пыльный смерч, завывание ветра… Ничего подобного, слава аллаху, не было и в помине, солнце стояло высоко, дорога впереди чиста, и ничто не предвещало худого. А до аула — рукой подать.
И когда из зарослей боярышника выскочили наперехват трое всадников в бурках, с намотанными до самых глаз башлыками, ни у кого из возниц не екнуло сердце. Люди они многосемейные, нищие, можно сказать, и поживишься у них разве что жалкими грошами, вырученными за дрова. «Джинны» между тем суматошной пальбой в воздух уложили всех на землю, кинулись отпрягать быков. Один из наездников лихо погнал тягло от дороги, двое оставшихся принялись трясти ошалевших от страха артельщиков.
Старший бандит глухо орал в башлык, жвыкал нагайкой и буравил бешеным взглядом. Конь под ним крутился чертом, напирал грудью, топтал копытами. Второй грабитель у опрокинутой фуры схватился врукопашную с замыкавшим обоз Берекетом, прикладом карабина понуждая его расстаться с узелком, выпиравшим из-за пазухи изодранного бешмета. Согнувшись в три погибели, намертво сцепив руки на груди, безумно кружась, горец в животном отчаянии отбивался головой и ногами.
Страшным пинком в пах он отбросил бандита — и в это мгновение другой с лета достал его нагайкой по бритому черепу. Берекет стал оседать, загребая постолами и широко зевая, покорно свернулся калачиком в дорожной пыли… Головорез спешился с проворством дикой кошки. С маузером наготове хищно склонился над поверженным. К нему суетливо подскочил второй, вырвал из залитого кровью бешмета то, с чем Берекет не хотел добровольно расстаться.
В линялую застиранную тряпицу, источавшую запах кукурузной лепешки и брынзы, были увязаны два аршина ситца — для самой младшенькой, Сайхат, три с полтиной деньгами и… книжица. На серой ее обложке в лучах восходящего солнца рабочий с молотом и крестьянин с серпом соединились в крепком дружеском рукопожатии. Разглядев это, главарь налетчиков, казалось, даже взвыл от злобы. Разодрав книжку, он скомкал листы в тугой кляп и стволом пистолета стал загонять его в рот коченеющего Берекета вместе с раздробленными зубами…
