Борис Фрезинский - Писатели и советские вожди

Нельзя сказать, чтобы Радек был близок с идеологами напостовства. В мае 1924 г. он (наряду с Троцким, Бухариным и Луначарским) принял участие в совещании в ЦК РКП(б) по вопросу о политике партии в области художественной литературы. В жестком столкновении двух позиций, заявленной на совещании А. К. Воронским (следует поддержать все талантливые литературные силы, принявшие Октябрьскую революцию), и — по поручению напостовцев — Ил. Вардиным (следует поддерживать только пролетарскую культуру) Радек оказался скорее на стороне Воронского (куда решительнее это сделал Л. Д. Троцкий, но и тогдашний публичный куратор пролетарской культуры Н. И. Бухарин на этом совещании подверг напостовцев ядовитой критике и высказался за принцип состязательности в художественной литературе). Выступая на совещании, Радек вспомнил, как Ленин говорил ему о писателях-рабочих: «Напишет человек один рассказ из пережитого и десять старых дев дуют на него, чтобы сделать его гением и губят рабочих»[192]. Отметив, что из 100 выходящих в России книг 99 — не коммунистические, Радек этим мотивировал необходимость сильной коммунистической критики для ориентации масс в книжном рынке. О работе с попутчиками он высказался определенно: «Нужна громаднейшая работа, которую не может заменить литературный погром»[193].

В начале 1926 г. первое поколение вождей-напостовцев (Ил. Вардин, Г. Лелевич, С. Родов), занимавшее ультралевые позиции, было отлучено от руководства пролетарской литературой. Синхронизируя борьбу за власть в ВАППе с политическими схватками в верхах партии, группу Лелевича заклеймили как «левую оппозицию в пролетарской литературе». Возглавивший движение «На посту» Л. Авербах придал этому политическому обвинению форму законченной аналогии: «Партия говорила, что у нашей партийной оппозиции основная ошибка идет по линии переоценки кулака. У нашей литературной оппозиции прямая и непосредственная переоценка сил буржуазных писателей»[194].

В 1927 г. низложенные вожди-напостовцы были исключены из партии и сосланы. Политически Радек относился к ним как к товарищам, хотя и не разделял их прежнего агрессивного отношения к Воронскому, которого поддерживали Ленин и Троцкий. К Радеку, бывшему в ту пору сподвижником Троцкого, но не имевшему его эстетических амбиций, они не относились враждебно. Впрочем, после 1926 г., когда удар по левым напостовцам сопровождался и ударом по «троцкисту» Воронскому, между отправленным в Саратов Лелевичем и сосланным в 1929 г. в Липецк Воронским установилась вполне дружественная переписка[195].

Г. Лелевич написал Радеку в Тобольск сразу же, как узнал его адрес (саратовский штемпель письма 22 марта 1928 г.):

Дорогой тов. Радек! Узнал у моего напостовского друга вашу резиденцию и пишу. Очень бы хотелось учинять с Вами обмен мнений по литературе и прочим вопросам. А то на свете много прелюбопытных вещей и вентилировать их весьма невредно. Если имеете охоту, черкните! У меня интересного ничего: на ролях беспартийного спеца читаю в Университете литературу, изредка (очень редко!) печатаю что-нибудь на очень нейтральные темы, усиленно развиваю в себе эпистолярные способности. Вот и все.

В письмах Лелевича Радеку неизменно возникают литературные вопросы и сюжеты. Самый неистовый из напостовцев Ил. Вардин[197], высланный в Бийск и ставший одним из первых капитулянтов среди корреспондентов Радека, интересовался исключительно политическими вопросами. Уже в мае 1928 г. Вардин, находившийся в ссылке вместе с Г. Сафаровым, сподвижником Зиновьева, сообщил Радеку об их намерении вернуться в партию. 1 июня Вардин писал Радеку:

Завтра в местной газете появится следующее сообщение: «В ЦКК ВКП(б) подали заявление об отходе от оппозиции бывшие члены партии Сафаров, Вардин, Вуйович, Будзинская, Наумов, Тарханов»[198].

Это заявление Вардин не рассматривал как капитулянтское, и будущее он представлял себе розовым: «На очереди — концентрация непримиримой враждебной капитализму и социал-демократии подлинно большевистской левой. Если группа Сталина не будет мешать этому необходимому процессу, ей многое простится. Кстати Л. Д. <Троцкий> во время вспомнил в своем письме по поводу тезисов Преображенского, что „политика не знает злобы“»[199]. Биограф Троцкого И. Дойчер пишет об ответе Радека: «<…> он упрекает Вардина, но очень мягко и сочувственно, отнюдь не намереваясь обращаться с отступником как с „нравственным мертвецом“»[200]. Между тем в почте Радека немало писем с резкими откликами на заявление Вардина и его иллюзии насчет «группы Сталина». 2 июля Лелевич послал Вардину откровенное письмо и в начале августа переслал его копию Радеку:

Ты убаюкиваешь себя сказанным, будто бы капитулируешь для того, чтобы вернуться в партию, бороться с правыми. Вздор! Идя на войну, не бросают оружия. Без платформы, без ленинских взглядов, без большевистской установки ты сможешь быть чиновником, ты сможешь писать грязные статьи против «троцкизма» (на самом деле против ленинской оппозиции), но бороться ты не сможешь. Не сомневаюсь, что мы вернемся в партию, но вернемся не как банкроты, не как ренегаты, не как политические трупы, а как большевики-ленинцы, ничего не сдавшие из своих принципов. Мы вернемся, ибо когда рабочее ядро партии потребует возвращения к политике неурезанного большевизма, все формальные рогатки, все запретительные параграфы потеряют какое бы то ни было значение. Мы вернемся, ибо для настоящей борьбы с правыми рабочему ядру партии будут нужны именно соратники, не свернувшие ленинского знамени, не пошедшие в услужение центризму, не лгавшие на всех углах: «я каюсь в том и каюсь в этом»[201].

7 июля сосланный в Барнаул журналист «Правды» Л. Сосновский, один из постоянных авторов журнала «На посту», встревоженный слухами о колебаниях Радека, писал ему:

Был у меня этот прохвост Вардин после подписания в Новосибирске фальшивки с Сафаровым. Сей муж, оказывается, клянется до гроба защищать платформу, считает, что платформа победила, что сталинцы обанкротились. Но в публичном заявлении пишет противоположное и убеждает меня, что все это — формальный момент. Ну, нечто вроде подписания верноподданической присяги в Государственной думе нашими депутатами. Так вот, и Вардин позволял тоже «информировать» меня о каких-то мне неизвестных письмах Радека. Я его выторил[202] после того, как целый час популярно объяснял ему, что они с Сафаровым — мелкие жулики, обманывающие всех и вся[203].

29 августа 1928 г. Лелевич пишет Радеку в Томск:

Дорогой тов. Радек! Три недели назад я послал Вам заказное письмо с вложением копии моего письма Вардину. От Вас по-прежнему ни слуху, ни духу. Дошло ли хоть до Вас это письмо? У меня к Вам две больших просьбы.

1) Не знаете ли вы случайно адреса (и судьбы) В. Л. Кибальчича (Victore Serge)? Я его потерял из виду, а очень хотел бы восстановить с ним связь[204].

2) Не можете ли Вы прислать более или менее связное изложение Вашей точки зрения на движущиеся силы китайской революции?[205] Очень бы нужно было.

Как Ваша книга о Ленине?[206]

Видимо, к этому времени Лелевич получил предыдущее письмо от Радека и 2 сентября написал ему:

Вы правильно подметили «диспропорцию» в праздновании юбилеев Толстого и Чернышевского[207]. Я метал громы и молнии по этому поводу на собрании Саратовского общества воинствующих материалистов еще весной. Согласитесь, что эта пышность в чествовании памяти апостола непротивления и эта неожиданная скромность в чествовании такого родного нам автора «Что делать» — факты неслучайные и социально-детерминированные[208].

В следующем письме Лелевич забрасывает Радека вопросами:

Следите ли за художественной литературой? Читали ли термидорианский рассказ Вс. Иванова в № 1 «Журнала для всех»?[209] И рассказ Эренбурга (из романа о Бабефе) в № 26 «Прожектора»?[210] Художники НЭПа (из попутчиков ли или из парижских кабаков[211]) злорадствуют, предвидя торжество устряловых![212] Просчитываются, сволочи! А о Шолохове Вы все же неверно судите: роман его не так остер тематически, но все же — талантливая, неплохая вещь[213]. Читали ли превосходное большевистское стихотворение Н. Дементьева «Арбат» в № 7 «Нового мира»?[214] Что скажете о «Зависти» Олеши?[215]