Деревня на голгофе летопись коммунистической эпохи: от 1917 до 1967 г. - Тихон Козьмич Чугунов
На учительской конференции в том уезде, к которому принадлежит Болотное, беспартийные педагоги «провалили» весь список большевистской фракции и выбрали в правление профсоюза исключительно беспартийных учителей. Это был большой политический скандал на всю губернию…
Такие же случаи нередко происходили и при выборах советских и кооперативных органов в деревне.
При обсуждении отчётов советских, профсоюзных, кооперативных органов крестьяне были очень активны: была основательная критика недостатков, дельные предложения. Активность эта проявлялась также и при обсуждении больших политических проблем. После типичных для того времени докладов большевистских пропагандистов — «О международном и внутреннем положении Советского Союза» — крестьяне задавали докладчикам много вопросов, нередко для коммунистов очень неприятных. А потом выступали в прениях, часто с умными речами.
Перед Генуэзской международной конференцией в 1922 году коммунистическая партия рассылала своих пропагандистов по всем городам и деревням Советского Союза. Приехал пропагандист из уездного комитета партии и в село Болотное. На общем собрании крестьян он произнёс обычную речь по шпаргалке. И по этой же шпаргалке закончил её так: «На эту конференцию приглашены и представители Советского Союза. Но советские граждане ни в коем случае не должны отпускать любимого вождя, товарища Ленина, на эту конференцию, так как ненавидящая его буржуазия может организовать за границей на него покушение. А без Ленина мы все погибнем!»...
После докладчика выступили некоторые крестьяне и возражали ему:
— Вот, к примеру, мы, головы семейств. Когда важные дела на собрании обсуждаются, мы должны сами пойти на это собрание. Кому же доверить важное дело? А если дело неважное, тогда его можно и ребятишкам поручить. Ежели предстоит важное дело, тут ни на кого полагаться не следует. А бояться тут нечего. Товарищ Ленин долго в чужих краях жил, — не боялся; такую революцию сварганил, что аж волосы дыбом встают, — не пугался… А теперь съездить на конференцию в. Италию — что же тут страшного?! . Волков бояться — в лес не ходить…
После обсуждения резолюция докладчика была отвергнута, а принята резолюция крестьянская: «Просить главу правительства, товарища Ленина, выехать на Международную конференцию и там защищать интересы нашего государства»…
С этого собрания уездный пропагандист уходил рассвирепевший, местные партийцы — обескураженные, а мужички — с лукавой усмешкой…
Политическая активность беспартийных крестьян в эти годы проявлялась даже при обсуждении отчётов правительства на съездах советов.
В годы НЭП-а на губернские съезды советов приезжали народные комиссары из Москвы и выступали с отчётом Совнаркома. На Орловский губернский съезд советов приехал однажды народный комиссар (министр) Луначарский и сделал на нем отчёт советского правительства.
В те годы руководители коммунистической партии декларировали своё уважение перед мужичком, ухаживали за ним. Достаточно только вспомнить, что в те годы Сталин выступал против Троцкого в качестве «друга и защитника» крестьянства: против планов Троцкого об индустриализации страны и «первоначальном социалистическом накоплении» за счёт деревни, против планов экспроприации частного крестьянского хозяйства.
Дух этого лицемерного ухаживания за мужиком Луначарский выразил в наиболее яркой форме, закончив свой отчёт на съезде словами: «Да здравствует Его Величество Народ!..» Речь его была напечатана во всех газетах. Но печать не сообщила эпизод, который произошёл на съезде: о нем рассказывали его участники.
Сидевший в президиуме съезда беспартийный крестьянин с почтённой бородкой выступил с таким «приветствием»: «Я, конечно, приветствую власть. Но пословица говорит: «Хлеб–соль ешь, а правду режь». Мужички, избирая меня на съезд, дали мне наказ: «Налог на крестьянское хозяйство очень велик. До революции средний мужик платил со своего хозяйства не больше трёх рублей, а теперь советская власть требует с него двести рублей. Мы снизили цены на все продукты почти до цен дореволюционных. А налог с нас повысили в 70 раз. Это немыслимое дело. Нужно налог сильно уменьшить! Вот этот наказ «Его Величества Мужика» я тут, на съезде, перед представителями власти, и докладываю…»
Активность беспартийных крестьян доходила до того, что на съездах советов и в Центральном Исполнительном Комитете Советов они стали организовывать… «фракции беспартийных».
А деревенская молодёжь стала самочинно создавать организации самостоятельного, независимого от опеки Комсомола, Союза Крестьянской Молодёжи. Эти организации были культурными, а не политическими, самодеятельными, а не подчинёнными партийно–комсомольским «нянькам».
В политической активности крестьянства Коммунистическая партия увидела угрозу своей монопольной диктатуре в советском государстве. И стала опять резко подавлять эту активность крестьянства и вообще «Его Величества Народа».
Фракции беспартийных, совещания и организации без партийного руководства в них, были распущены и воспрещены.
Для выборов была принята новая система: выборы во всех организациях стали проводить не в индивидуальном порядке, а только по спискам. На каждом съезде, в каждой организации выдвигался от имени фракции и партийного комитета список и предлагалось: «проявить доверие к партии и голосовать единодушно». Если кто–либо со списком фракции был не согласен, то он должен был предложить на голосование другой список, за подписью не менее десяти делегатов этого съезда. Но когда, же и как на самом собрании можно составить новый список? А если бы он был составлен заранее, то его составители были бы обвинены в том, что они проводили воспрещённые «совещания беспартийных», организовали «фракцию беспартийных», то есть, организовали нелегальную организацию, деятельность которой направлена, против коммунистической партии, а следовательно, против советской власти… Налицо были бы все данные для обвинения беспартийной группы в организации антисоветской партии и «контрреволюционного заговора» против советской власти. А такое обвинение вело в тюрьму и ссылку.
Таким образом, для беспартийных оставался только один путь — голосовать за список фракции, или, в лучшем случае, при голосовании воздержаться.
Участники съездов стали убеждаться в том, что всех тех беспартийных, которые выступали с критикой партийных руководителей или организаций, вскоре репрессировали. На одного наложат огромный налог с его кустарного предприятия или сельского хозяйства. Другого лишат права голоса. Третьего посадят в тюрьму «за контрреволюцией ную пропаганду». Четвёртого уволят со службы, как «ненадёжный элемент».
После этого беспартийные стали «помалкивать» на собраниях, «держать язык за зубами», чтобы не попасть в беду.
Но быть на собраниях и съездах на положении «мольчальников» и «такалыциков» крестьянам, хорошим хозяевам и умным людям, было обидно и неприятно. И они стали игнорировать собрания. Собрания стали малолюдными, казёнными, скучными.
Организации — советские, кооперативные, профсоюзные — опять захирели.
Большевистские вожди заговорили об «оживлении советов», выдвинули лозунг: «лицом к деревне!» Тем самым они признали, что советы и все другие организации стали полумёртвыми и что партия
