Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1 - Балинт Мадлович

в группе, а Венгрия – наименее. Опять же стоит повторить, что это лишь приблизительный показатель, и сложный процесс автократической консолидации должен измеряться через более тщательное исследование всех четырех автономий. Однако все же одним из доказательств, подтверждающих наш вывод, является уровень насилия в период выборов в соответствующих странах. Ученые используют понятие «насилие в ходе выборов» в качестве зонтичного термина, обозначающего преследование оппозиции, беспорядки и протесты после выборов, применение насилия в ходе протестов и другие действия насильственного характера, связанные с выборами и повлекшие за собой гибель мирных граждан[987]. Ряд данных неизменно показывает, что в ходе выборов в путинской России произошло множество случаев насилия[988], тогда как в Венгрии при Орбане таких случаев было довольно мало. Так, некоторые (малозначительные) оппозиционные деятели были арестованы, а аффилированные с партией «Фидес» скинхеды однажды физически заблокировали путь одному из политиков-социалистов, который шел подавать заявку на референдум[989], однако ни одна демонстрация не была разогнана насильственными методами, а крупных оппозиционных политиков и партии никогда не преследовали и не пытались убить. В 2019 году оппозиция даже смогла занять некоторые ключевые должности, включая пост мэра Будапешта. Если представить шкалу, на одном полюсе которой находится «мирное» принуждение, а на другом – кровопролитное насилие, то расположение на ней инструментов, ограничивающих политическое участие и механизмов насаждения дисциплины и принудительного подчинения, применяемых различными странами, показывает, что в Венгрии люди пользуются большей автономией, чем в России. Фактически уровень принуждения в посткоммунистических мафиозных государствах различается в зависимости от их геополитического положения: предельный уровень возможного насилия во входящей в ЕС Венгрии ниже, чем в России, которая не является его членом, а в России, в свою очередь, он ниже, чем в посткоммунистических мафиозных государствах Центральной Азии [♦ 7.4.3.2][990]. Низкий уровень насилия в Венгрии связан также с тем фактом, что поведение Орбана является в своей сущности конкурентным и он не стремится стать «отцом нации», как Путин или автократы в Центральной Азии[991], что является еще одним признаком автократической консолидации.

Таким образом, консолидированный режим может поддерживаться через дискреционное использование инструментов государственной власти. Обладая монополией на власть, верховный патрон распоряжается государством и может использовать эти инструменты для нейтрализации своих конкурентов, сохраняя при этом демократический фасад. Именно этому посвящена Часть 4.3, в которой говорится об институтах публичного обсуждения, а черты и процессы патрональных автократий описываются следующим образом: (1) формирование контролируемой сферы коммуникации, которая нейтрализует оппозицию в ходе фазы дискуссии; (2) несбалансированность прав и институционализированная система с доминирующей партией, нейтрализация ассоциаций и общественных движений оппозиции; (3) проведение кампаний, формирующих лояльность, а также манипулируемых выборов, при которых свободный выбор избирателей становится несвободным; (4) создание инструментальных законов и законов по индивидуальному заказу, направленных на оппозиционных деятелей политической, экономической и общинной сфер; (5) использование против конкурентов и в пользу приемной политической семьи политически выборочного правоприменения. Все это кратко выражает суть того, как патрональные автократии могут защитить себя от давления извне без применения насилия или формальной ликвидации плюрализма в политике.

4.4.3.3. Защита от давления изнутри: разделение ресурсов власти

Помимо очевидной выгоды в виде накопления состояния, стабильность патрональной сети отвечает интересам ее членов, то есть клиентов приемной политической семьи по двум причинам. Во-первых, как отмечают Норт и его соавторы, если «позиции, привилегии и ренты отдельных элит ‹…› зависят от ограниченного доступа, обеспечиваемого продолжающимся существованием режима, все элиты имеют стимулы для того, чтобы поддерживать коалицию и способствовать ее сохранению»[992]. Во-вторых, патронализм разрешает проблему «трагедии общих ресурсов»[993]. Тогда как разобщенные коррумпированные акторы зачастую чрезмерно эксплуатируют общий фонд государственных ресурсов, потому что у него нет одного владельца, который мог бы надлежащим образом защищать его (см. слабое государство [♦ 2.5.2]), верховный патрон воспринимает государство как свою частную собственность и может эффективно управлять потоками государственных ресурсов, гарантируя тем самым, что источники ренты не истощатся [♦ 7.4.7.2]. Однако высокопоставленные члены приемной политической семьи могут выступить против верховного патрона и попытаться найти ему замену. Верховный патрон должен быть в состоянии справляться с такими деструктивными тенденциями, которые не похожи на конкуренцию патронов более низкого уровня, поскольку эта конкуренция представляет собой борьбу за расширение привилегий, а не за позицию лидера [♦ 7.4.3.1].

Против оказываемого приемной политической семьей внутреннего давления может быть применен тот же арсенал средств государственной власти, что и против внешнего. Как отмечает Хейл, патрональный президентский режим является «чрезвычайно мощным оружием, которое его обладатель может использовать в отношении элит, чтобы „разделять и властвовать“, как внутри, так и за пределами его ближайшего круга клиентов ‹…›. Назначаемых чиновников можно уволить. Избираемых чиновников можно победить на выборах или добиться их исключения из избирательного бюллетеня. Бизнес-элитам можно отказать в выдаче лицензии, лишить аффилированных с государством деловых партнеров, подвергнуть непосильным проверкам и штрафам или ликвидировать посредством ‹…› государственных органов, контролируемых президентской сетью. Судебные элиты можно лишить дохода или жилья, а иногда – отстранить от должности. И, конечно, любого можно подкупить, привлечь к ответственности или просто унизить»[994]. Такие методы могут дорого обойтись правителю либо в политическом плане – нелояльный актор может организовать утечку конфиденциальной информации или начать финансировать оппозиционные силы, – либо в финансовом, если речь идет об олигархе-ренегате, который также является важным промышленником в стране [♦ 3.4.1.4]. Так или иначе, чтобы положить конец нелояльности, для верховного патрона целесообразно принять так называемую стратегию приверженности. Мы заимствуем это понятие из теории игр и можем утверждать, что если верховный патрон показывает, что он готов бороться с нелояльностью до конца, пусть даже ценой собственного благополучия, члены приемной политической семьи примут это к сведению и поймут, что нелояльность приведет к борьбе не на жизнь, а на смерть. Нелояльность, таким образом, становится крайне непривлекательной, а до тех пор, пока клиенты сохраняют лояльность, верховному патрону не нужно справляться с угрозой своему положению и нести большие расходы. В связи с этим стратегия является рациональной и продлевает существование режима[995].

Для того чтобы стратегия приверженности работала, клиенты должны понимать, что патрон не просто выражает свое желание наказывать за нелояльность, но и может с легкостью его реализовать. Фактически именно понимание того, что патрон способен дискреционно наказывать, и удерживает патрональную пирамиду от распада. Акторы остаются лояльными только в том случае, если они верят, что верховный патрон полностью контролирует инструменты государственной власти и может осуществлять наказания с помощью таких средств, как инструментальное право, выборочное правоприменение и грабительские предписания [♦