Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - Балинт Мадьяр
Схема 7.20: Смоделированная траектория России (1964–2019)
Довольно метко резюмируя траекторию России, Померанцев пишет, что страна «экспериментировала с разными режимами с головокружительной скоростью: период застоя повлек за собой перестройку, которая привела к распаду Советского Союза, либеральной эйфории, экономической катастрофе, олигархии и мафиозному государству»[869]. Из всего перечисленного период экономического бедствия и «олигархия» относятся к тому, что мы называем олигархической анархией, которая установилась в России в 1990-е годы. Такое государственное устройство представляло собой почти что несостоявшееся государство, окруженное и частично присвоенное неорганизованной, мультипирамидальной системой региональных и общенациональных олигархических сетей[870]. Однако, «[тогда как] подвижные составляющие российской политики», по утверждению Хейла, «‹…› изначально шли по спирали, решающий эпизод постсоветской политической истории России произошел в 1996 году. Именно тогда [президент Борис] Ельцин ‹…› вооружился своим арсеналом кнутов и раскрыл свой рог изобилия пряников, чтобы организовать региональные политические аппараты и крупные финансово-промышленные группы в общенациональную пирамиду патрональных сетей, которая была бы способна одержать победу над главным политическим противником в президентской гонке того года. ‹…› Конкуренция 1996 года доказала всем, что президентская пирамида Ельцина была сильнее всех других» (выделено нами. – Б. М., Б. М.)[871].
В нашем треугольнике становление Ельцина верховным патроном представляет собой явный шаг к патрональной автократии и доминированию конкурентного авторитаризма, но все же для того, чтобы пересечь границы доминирования полуформальных институтов и рыночной координации, этого было недостаточно. Ельцину не хватало монополии на власть, а также сильного государства, без которых невозможно успешное функционирование мафиозного государства [♦ 2.5.2]. Более того, его правление проходило в тени олигархов, в частности Владимира Гусинского и Бориса Березовского, владевших крупнейшими медиаимпериями, а также Михаила Ходорковского, который, являясь генеральным директором нефтяной компании «ЮКОС», был самым богатым человеком страны и контролировал большую часть природных ресурсов России. Владимир Путин, которого Ельцин назначил своим преемником в 1999 году, реформировал государство так, что оно стало сильным, а после убедительной победы своей партии «Единая Россия» консолидировал власть в политической сфере[872]. Его очередная победа в 2003 году позволила ему совершить то, что Бен Джуда называет «великим поворотом». По его мнению, в этот момент «завершилась эпоха, когда он правил как наследник Ельцина. И тогда же Россия резко накренилась в сторону авторитарного режима»[873]. По имеющимся сведениям, Путин собрал встречу с 21 олигархом, сообщив им, что они должны быть лояльны и не вмешиваться в политику самостоятельно[874]. Он также продемонстрировал, во что для них выльется неповиновение: Гусинский и Березовский были вынуждены покинуть страну, передав свои медиаимперии патрональной сети Путина, тогда как Ходорковский получил тюремный срок, а его компании подверглись захвату[875]. Начиная с 2003 года Россия представляет собой образец патрональной автократии, в рамках которой Путин твердой рукой управляет однопирамидальной патрональной сетью. Особенно ярко это было продемонстрировано, когда Путин столкнулся с ограничением в два срока, но сумел избежать синдрома хромой утки, посадив в президентское кресло свое политическое подставное лицо, Дмитрия Медведева, после чего вернулся к власти в 2012 году[876]. Провалившаяся попытка цветной революции в 2012 году привела к тому, что режим в условиях автократической консолидации стал проводить более репрессивную политику, постепенно разрушая гражданское общество и нарушая автономию СМИ, предпринимателей, НПО и граждан [♦ 4.4.3][877].
7.3.4. Режимная петля и двойственность персональных и безличных институциональных изменений (Украина, Македония, Молдова и Грузия)
7.3.4.1. Антипатрональная трансформация, режимная петля и цветные революции
Поскольку западные наблюдатели происходят из среды, в которой сферы социального действия отделены друг от друга, и это разделение глубоко укоренилось в их поведенческих и когнитивных моделях, то при изучении смены режима, они склонны фокусироваться на безличной институциональной структуре. Это не значит, что они вообще не видят персональных отношений или личности акторов. Скорее они часто интерпретируют их через призму безличных институтов: акторы – это, по сути, их формальные титулы и компетенции, предоставленные им институциональной структурой, тогда как влияние сетей сильных связей воспринимается как отклонение, «взяточничество», «кумовство» и т. д. [♦ Введение]. По их мнению, фундаментальный характер политического режима определяется безличными институтами, а его изменения признаются только в той степени, в которой они затрагивают эти институты.
Такой одноуровневый подход работает, если сферы социального действия отделены друг от друга [♦ 1.2], поскольку в этом случае сила сильных связей снижается, так как она эффективна только в одной сфере социального действия. Соответственно, функционирование режима определяют безличные институты, не подчиняющиеся при этом личным сетям. Однако чем меньше социальные сферы отделены друг от друга, тем меньше безличные институты определяют характер режима и тем больше на него влияют личные связи. И если смену режима, где доминируют безличные институты, а социальные сферы отделены друг от друга, можно адекватно описать с помощью одноуровневого подхода, то режимы, где разделение сфер не такое четкое, требуют – как мы отмечали в Главе 1 – двухуровневого подхода, в котором внимание уделяется как безличным институтам, так и личным сетям сильных связей. В рамках этого подхода личные сети и их влияние рассматриваются не как отклонения от фундаментального (безличного) функционирования режима, а как составные и неотъемлемые его компоненты.
При анализе последовательностей можно выделить по два характерных процесса для каждого уровня:
• на уровне безличных институтов существуют: (a) демократическая трансформация, то есть налаживание формальных, юридических гарантий разделения ветвей власти, публичного обсуждения и различных социальных автономий (частная собственность и т. д.) [♦ 4.3–4], или ее противоположность, (b) антидемократическая трансформация, то есть подавление вышеупомянутых институтов через урезание прав и полномочий;
• на уровне личных сетей существуют: (a) патрональная трансформация, которая включает в себя политическую, экономическую и/или социальную патронализацию людей, или ее противоположность, (b) антипатрональная трансформация, которая предполагает разрушение сильных связей патронализма и патронально-клиентарных сетей с заменой их на безличные структуры и горизонтальные отношения[878].
Для более четкого понимания антипатрональной трансформации можно обратиться к Таблице 2.3 в Главе 2 [♦ 2.2.2.2]. В этой таблице приведены ключевые измерения, отличающие патрональные отношения от
