Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1 - Балинт Мадлович

тот факт, что людей можно мобилизовать только в том случае, если организаторы успешно апеллируют к общей идентичности и хорошо понимают процессы идентификации среди протестующих, поскольку «[для] того, чтобы появились общие требования и эмоции, необходима общая идентичность ‹…›. [Требования и претензии] возникают из ощущения, что некоторые интересы или принципы находятся под угрозой. Чем острее люди чувствуют, что ценным для группы интересам и/или принципам что-то угрожает, тем большее недовольство они испытывают и тем вероятнее они готовы принять участие в протесте, чтобы защитить свои интересы и принципы и/или выразить это недовольство» (выделено нами. – Б. М., Б. М.)[705]. Позитивное подкрепление в этом контексте означает способность организаторов выражать разделяемые всеми претензии и требования не в смысле охвата большой аудитории (что, скорее, относится к возможности взаимодействовать), а в смысле артикуляции конкретного явления, например направления политики или фальсификаций на выборах как повода для недовольства группы и предъявления требований, а также способности убедить людей, что они должны протестовать по этому поводу.

Сначала рассмотрим людей и их мобилизующие структуры. В либеральных демократиях наличие формальных мобилизующих структур обусловлено свободой собраний, которая в рамках идеологии конституционализма рассматривается как базовое право человека, вытекающее из понятия человеческого достоинства. Следовательно, все люди имеют право собираться и присоединяться или не присоединяться к протесту (а также покинуть его) по собственному желанию[706]. Люди имеют все возможности для неформального взаимодействия на основании (1) права взаимодействовать и (2) отсутствия структурных контрстимулов, что означает, что формирование горизонтальных связей с другими людьми – это право, которое защищается государством, и никто не может быть подвержен за это дискриминации (если речь идет об идеальных типах). В патрональных автократиях формальные идеологические основания мало чем отличаются от таковых в либеральных демократиях. Что касается возможностей для неформального взаимодействия, то они намного скромнее. О причине этого мы говорили говорили в предыдущей части: самоцензура и боязнь дискриминации, которая с точки зрения популизма (в отличие от конституционализма) может быть совершенно легитимной, если направлена против врага «нации» (то есть врага приемной политической семьи). В связи с этим людям с похожими взглядами не только становится сложнее найти друг друга, поскольку они в принципе с меньшей вероятностью выражают свои взгляды вслух, но и риски, связанные с участием в любом политическом протесте, увеличиваются, так как в такой среде участие обходится им дороже, чем в нейтральной. Наконец, в коммунистических диктатурах демонстрации против партии-государства запрещены, так же как и любая оппозиция режиму в целом [♦ 3.7.1.2]. Тем не менее люди, являющиеся при коммунизме объектами, занимают общественные пространства в политических целях во время парадов; однако, как мы отмечали выше, коммунистический парад – это не добровольное мероприятие, а принудительное ритуальное действо[707].

Подобно мобилизующим, демобилизующие структуры также имеют две разновидности:

• формальные демобилизующие структуры, то есть правовая база, и в частности степень, в которой представителям власти позволяется использовать государственный аппарат для подавления протестов;

• неформальные демобилизующие структуры, включающие в себя неформальные средства, которые могут использовать представители власти, чтобы помешать уже идущим протестам и/или предотвратить участие в них потенциальных демонстрантов.

Если, как и в случае мобилизующих структур, проводить аналогии с простой экономической моделью, можно использовать подход Тилли, который определяет репрессии (демобилизацию) как «любое действие группы, которое увеличивает издержки коллективных действий соперника»[708]. Если сфокусироваться на «издержках» протеста и выстроить (более или менее непрерывную) шкалу от либеральной демократии до коммунистической диктатуры, то патрональная автократия, использующая специфические приемы, окажется посредине между ними. В либеральных демократиях протест как проявление свободы выражения мнений является частью публичного обсуждения. Соответственно, в конституционном государстве связанные с ним издержки либо равны нулю, либо справедливы и пропорциональны с учетом конфликтующих прав других людей. Таким образом, конституционное государство должно понимать, что базовые права и свободы могут вступать в конфликт друг с другом, и полная реализация одного из них может осуществляться только за счет другого[709]. Например, реализация права на свободу собраний может привести к прекращению движения транспорта, что ограничивает свободу передвижения, или беспокоить людей, живущих на тех улицах, где проходит протест, что представляет опасность для общественного порядка. Следовательно, правовая система и правоприменение должны определять границы прав, в результате чего даже демократическое государство может юридически вмешиваться в их реализацию, если это чрезмерно нарушает права других. С точки зрения издержек это может означать штрафы или определенные препятствия протестной деятельности.

По мере движения от демократии к диктатуре внимание властей смещается с прав людей на права государства. Отсюда вытекают две важных особенности диктатуры в плане отношения к протестам: (1) протест криминализован, то есть государство считает протестующих преступниками; и (2) наказание, предусматриваемое государством для протестующих, непропорционально тому ущербу, который они могли бы нанести своими действиями другим людям. Несоразмерность наказания преступлению, несомненно, является естественным следствием того, что государство уделяет основное внимание своим правам, а защита власти для него важнее, чем безопасность общества. В результате протестующие почти всегда платят очень высокую цену, поскольку вместо пропорциональных мер их ожидают карательные. Подобное отношение демонстрируют и патрональные автократии, где за мирные протесты и относительно мелкие правонарушения следуют серьезные наказания[710], однако то, насколько эта цена возрастает, нагляднее всего демонстрируют полюса нашей шкалы. Так, в коммунистических диктатурах протесты абсолютно незаконны, и любой человек, то есть объект, который попытается организовать или поддержать протест, подлежит уголовному преследованию со стороны партии-государства. Как мы упоминали ранее, в условиях позитивного подкрепления организаторы протеста должны убедить людей заплатить определенную цену, под которой в либеральных демократиях понимают такие вещи, как, например, свободное время, которое потребуется потратить на протест. Однако в коммунистических диктатурах свободное время, которым нужно пожертвовать, измеряется не часами, проведенными на открытом воздухе, а годами, проведенными в закрытом помещении.

Как правило, меры подавления протеста (демобилизации) включают в себя преследование, слежку / шпионаж, запреты, аресты или физическое насилие[711], а также более изощренные средства, которые могут применяться как государственными, так и частными акторами[712]. В рамках нашей концептуальной структуры, которая фокусируется на режимах и в значительной степени опирается на бинарную оппозицию формального – неформального [♦ 2.2], нас интересует, наделено ли государство законными полномочиями использовать такие средства, а также то, каким образом оно создает нормативно-правовую базу для их использования. Конституционное государство, действующее исходя из общественных интересов, сталкивается с проблемой конфликтующих прав и решает ее, добиваясь сбалансированности прав. Она заключается в том, что законодательные органы, разрабатывающие нормативно-правовую базу, и судьи, которые выносят решения в спорах, стремятся создать систему, в которой каждое базовое право