Журнал «Парус» №71, 2019 г. - Геннадий Петрович Авласенко
Охранники тоже были одеты в нашу красноармейскую форму и хорошо говорили по-русски. Среди нас они начали вести пропаганду: дескать, немцы уже заняли Северный Кавказ, скоро возьмут Сталинград, а там – и вся территория Советского Союза будет немецкой. Один из наших товарищей, не выдержав, показал им кукиш: «Вот вашим немцам, а не Советский Союз! Зубы поломают!». Утром его увели, и больше мы его не видели. Когда за нами пришла машина, мы спросили о нём у охранника, и тот ответил, что товарища отправили в другой лагерь.
Нас же отвезли за город. Там стояло большое добротное здание, огороженное высоким забором. В этом здании до войны находилась МТС с реммастерскими. Теперь же была оборудована солдатская казарма, в которой стояли кровати с матрасами, одеялами и постельным бельём, в общем – всё, как у нас было в довоенной армии. Военнопленных, таких же как мы, из разных лагерей, сюда собрали сто двадцать человек. Командовал офицер, называвший себя командиром батальона и одетый в форму советского полковника.
Когда мы прибыли, подполковник сразу спросил: «Командиры есть?». Все молчали, промолчал и я. После того, как получили постельные принадлежности, меня вызвал к себе начальник хозчасти и спросил: «Ты кузнец?». Я ответил: «Да». – «Ну вот что, друг, бери молоток, гвоздодёр, человек шесть-семь людей я тебе дам – и отрывай от столбов впереди двора колючую проволоку».
Я на него смотрел и не верил своим ушам. Он понял, что я не верю ему, и повторил своё задание, а потом сказал: «Давай познакомимся, моя фамилия Цимай, звание, как видишь, капитан, украинец». И протянул мне руку. Я в ответ протянул ему свою и сказал: «Бухальский Николай, рядовой». После чего взял гвоздодёр, молоток, щипцы и начал снимать проволоку, а её вслед за мной сматывали восемь человек, потому что она была натянута в восемь рядов. Вместе с нами работал парень из Ростова Пётр Голокоз, с которым я успел сдружиться. Работали мы дружно и к вечеру всю проволоку сняли и смотали в бухты.
На следующий день, утром полковник нас собрал и построил. Подошёл к строю поближе и, взяв руку под козырёк, поздоровался: «Здорово, молодцы!». Все хором ответили: «Здра…» Тогда он вышел на средину строя и начал нести какую-то чушь об освободительном движении: мы теперь не военнопленные, а защитники свободной России и будем бороться за её освобождение от большевиков. Наша задача состоит в том, чтобы помочь доблестным немецким войскам побыстрее очистить территорию России от большевистской заразы. Ещё сказал, что мы теперь являемся бойцами РОА – русской освободительной армии, которую возглавляет русский генерал Власов. Он, по словам полковника, благоразумно и без боёв перешёл вместе со своими соединениями на сторону доблестной немецкой армии. И ещё рассказывал о каком-то украинском «патриоте» Степане Бандере, который пострадал от коммунистов и евреев, а теперь вступил с ними в борьбу.
Полковник разглагольствовал на эту тему часа два, потом ушёл, а мы разошлись по казарме, разбившись на группы и с недоумением перешёптываясь, что же это за армия такая и как могло произойти, что какой-то генерал смог сдать целое соединение без боя. Куда же смотрели в Особом Отделе? И в конце концов, основная масса нашего отряда пришла к единому мнению, что эта армия нужна немцам для того, чтобы убивать наших отцов и братьев нашими же руками. И кого они, гады, хотят обмануть? Тех узников, которые ещё вчера были биты грязной немецкой сволочью, которой сегодня мы должны поверить – за то, что на наших глазах зверски мучают и убивают наших товарищей? За то, что грязные немецкие сапоги топчут нашу землю, жгут наши города и сёла, убивают наших сестёр и матерей?
И всех нас тревожило, что, по словам полковника, уже взят Северный Кавказ. У всех там остались семьи, у некоторых – маленькие дети. Всех без исключения переполняли эмоции. Но были и такие, которые радовались призывам полковника и готовы были идти в бой с нашими хоть завтра. Руки так и чесались придушить их тут же, но все мы могли тут же и погибнуть из-за какой-то мрази, поэтому решили ждать, что будет дальше.
Со следующего дня нам начали преподавать устройство парашюта, учили обращаться с автоматом и пулемётом. Оружие всё было наше, советское, но для многих автомат, к примеру, был в новинку. Знакомили нас и с работой рации, но в общих чертах.
С первого дня я подружился с Петром Голокозом – мы с ним никогда не разлучались. На занятиях сидели рядом, а потом вместе работали в хозподразделении капитана Цимая – в кузнице. Пётр до войны был молотобойцем. В плен, как и я, попал из окружения, находился в звании старшего лейтенанта, был членом партии. Я тоже много рассказывал о себе, но не всё – уже был научен горьким опытом своих погибших товарищей.
В конце июля 1942-го мы узнали, что из нас готовят диверсионную группу по борьбе с партизанами и нами будет руководить капитан Цимай. И ещё узнали, что в группу попадут не все. Для меня это был шанс вырваться из плена, и для себя я уже решил, что буду проситься в отряд. Мы много с Петром обсуждали этот вопрос, но он ещё колебался, идти в отряд или нет. Тогда я разозлился на него за нерешительность и сказал: «Тебя же дурака Родина на командира учила, надеялась, что ты будешь ей надёжным защитником, тебе партия поверила, что ты будешь её защищать, а теперь иди и скажи, кто я, и пусть моя смерть будет на твоей совести». Пётр посмотрел на меня и ответил беззлобно: «Ты знаешь, Николай, а ведь ты сказал мне то, о чём я сам не осмеливался».
Мы договорились держаться вместе и при случае перейти к партизанам, а сейчас нужно было уговорить Цимая взять нас к себе в отряд. С первого дня мы поддерживали дружеские отношения с капитаном, и когда пошли проситься к нему в отряд, то он с радостью включил нас в состав и даже назначил своими ординарцами.
В группу было отобрано шестьдесят человек. На её
