Андрей Дашков - Наша фантастика, №3, 2001

— Молодой человек, ваше мясо горит! — недовольно прогнусила госпожа наблюдатель.

Я отшвырнул свиток и бросился к костру. Госпожа наблюдатель стояла, уперев перекачанные руки в бока и очень по-мужицки покусывала соломинку. Мой фунт человеческого мяса совершенно обуглился. Я снял его с кулинарного прута и швырнул в кусты.

— Какую отвратительную вонь вы тут развели! — прошипела Варья.

— Меня зовут Игрэ.

— Ну и имя! — поморщилась она. — Язык сломаешь.

Я посмотрел на нее с тоской и интересом. Я уже чувствовал — работать с ней будет невозможно. Но еще более невозможным будет объяснить этой самодовольной коренастой пони, что здесь произошло.

Двое мужчин удалялись, гутаря о чем-то очень городском, очень нецинорском. И я некстати подумал — как это хорошо, быть человеком, который «всего достиг»!

Сергей Лукьяненко

ПОЕЗД В ТЕПЛЫЙ КРАЙ

— Идет дождь, — сказала жена. — Дождь…

Тихо, почти равнодушно. Она давно говорила таким тоном. С той минуты на пропахшем мазутом перроне, когда стало ясно — дети не успевают. И даже если они пробились на площадь между вокзалами — никакая сила не пронесет их сквозь клокочущий людской водоворот. Здесь, на узком пространстве между стенами, путями, оцепленными солдатами поездами, метались и метались те, кто не достал билета: когда-то люди, теперь просто — остающиеся. Временами кто-нибудь не то от отчаяния, не то в слепой вере в удачу бросался к поездам: зелено-серым, теплым, несущим в себе движение и надежду. Били автоматные очереди, и толпа на мгновение отступала. Потом по вокзальному радио объявили, что пустят газ, но толпа словно не слышала, не понимала…

Он втащил жену в тамбур, в очередной раз показал проводнице билеты. И они скрылись в келейном уюте четырехместного купе. Два места пустовали, и драгоценные билеты мятыми бумажками валялись на углу откидного столика. А за окном поезда уже бесновались, растирая слезящиеся глаза, оставшиеся. В неизбежные щели подтекал Си-Эн, и они с женой торопливо лили на носовые платки припасенную минералку, прикрывали лицо жалкими самодельными респираторами. А поезд уже тронулся, и последние автоматчики запрыгивали в отведенный им хвостовой вагон.

Толпа затихла, то ли газ подействовал, то ли осознала, что ничего не изменишь. И тогда со свинцово-серого неба повалил крупный снег. Первый августовский снег…

— Ты спишь? — спросила жена. — Будешь чай?

Он кивнул, понимая, что должен взять грязные стаканы, сполоснуть их в туалете, в крошечной треугольной раковине… Пойти к проводнице, наполнить кипятком чайник — если окажется свободный, или стаканы — если будет кипяток. А потом осторожно сыпать заварку в слегка горячую воду и размешивать ее ложечкой, пытаясь придать чаю коричневый оттенок…

Жена молча взяла стаканы и вышла. Поезд шел медленно — наверное, приближался к разъезду… «Ничего, — подумал он и сам испугался мыслей — они были холодными и скользкими, как дождевые плети за окном. — Ничего, это последний дождь. За поездом идет Зима. Теперь будет лишь снег».

Где-то в глубине вагона звякнуло разбитое стекло. Захныкал ребенок. Послышался тонкий голос проводницы — она с кем-то ругалась. Несколько раз хлопнуло — то ли стреляли из пистолета, то ли дергали заклинившуюся дверь.

Он осторожно потянул вниз оконную раму. Ворвался воздух — холодный, прощально-влажный. И дождевые капли, быстрые, хлесткие, бьющие в глаза. Он высунул голову, пытаясь разглядеть состав. Но, увидел лишь длинный выгнутый сегмент поезда, скользящий по рельсам, убегающий от Зимы. «Почему они не взрывают пути? — подумал он. — Я бы непременно взрывал. Или так хорошо охраняют?» Он втянулся обратно в купе, взял со столика пачку сигарет, закурил. Экономить табак не было смысла — запасался с расчетом на сына. А сын ОСТАЛСЯ. Опоздал… или не захотел? Он ведь знал истинную цену билетов… Какая разница. У них теперь всего с запасом.

Вошла жена с двумя стаканами, чистыми, но пустыми. Вяло сказала:

— Кипятка нет… Сходишь позже.

Он кивнул, досасывая мокрый окурок. Дым несло в купе.

— Что там, в коридоре?

— Разбили стекло, камнем. В первом купе, где майор с тремя женщинами.

Жена отвечала сухим, чуть раздраженным голосом. Словно докладывала на каком-то собрании.

— Майор стрелял? — Он закрыл окно и, запоздало испугавшись, натянул на окно брезентовую штору.

— Да… Скоро станция. Там заменят стекло. Проводница обещала.

Поезд покачивало, и купе билось в такт дорожным рытвинам.

— Почему они не рвут рельсы?

Он лег на верхнюю полку, посмотрел на жену — она всегда спала на нижней, по ходу поезда. Сейчас она легла даже не сняв туфли, и на скомканном в ногах клетчатом пледе остались грязные следы.

— Потому что это не поможет, — неожиданно ответила жена. — Потому что ходят слухи о дополнительных эшелонах, которые вывезут всех. Каждый хочет на поезд в Теплый Край.

Он кивнул, принимая объяснение. И со страхом подумал, не навсегда ли жена превратилась в такую: спокойную, умную, рассудительную чужую женщину.

Поезд стоял уже полчаса.

Дверь приоткрылась, заглянула проводница. Как всегда, слегка пьяная и веселая. Наверное, ей тоже было непросто устроиться на поезд в Теплый Край.

— Проверка идет, — быстро сказала она. — Местная выдумка… Охрана решила не вмешиваться.

— Что проверяют-то? — с внезапным томительным предчувствием спросил он.

— Билеты. И наличие свободных мест. — Она посмотрела на две незастеленные полки так, словно впервые их увидела. — За сокрытие свободных мест высаживают из поезда.

— У нас есть билеты. На все четыре места, — зло, негодующе отозвалась со своей полки жена.

— Не важно. Должны быть и пассажиры. У вас два взрослых и два детских места. Выпутывайтесь.

— Дверь закрой! — крикнула жена.

Повернулась к нему, молча, ожидающе. За окном уже не было дождевых струй. Кружилась какая-то скользкая белесая морось, пародия на снег, тот, настоящий, что уже трое суток догонял поезд.

— Другого выхода нет? — с ноткой интереса спросила жена.

Он не ответил. Вышел в коридор, осмотрелся. Все купе были закрыты, проверка еще не дошла до вагона. Из-за соседней двери тихо доносилась музыка. Глюк, почему-то решил он. И оборвал себя: какой, к черту, Глюк, ты никогда не разбирался в классике… Надо спешить.

Автоматчик в тамбуре выпустил его без вопросов, лишь мельком взглянул на билеты в руках. Маленькие оранжевые квадратики, пропуск в Теплый Край.

За редкой цепью автоматчиков, перемешанных с местными охранниками, в чужой форме, с незнакомым оружием, стояли люди. Совсем немного, видимо, допуск к вокзалу тоже был ограничен.

Он прошел вдоль поезда, непроизвольно стараясь держаться ближе к автоматчикам. И увидел тех, кого искал: женщин с детьми. Они стояли обособленно, своей маленькой группой, еще более молчаливой и неподвижной, чем остальные.

Женщина в длинном теплом пальто молча смотрела, как он подходит. На черном меховом воротнике лежали снежинки. Рядом, чем-то неуловимо копируя ее, стояли двое мальчишек в серых куртках-пуховиках.

— У меня два детских билета, — сказал он. — Два.

— Что? — спросила женщина в пальто. Не «сколько», а именно «что» — деньги давно утратили цену.

Ничего, — ответил он, с удивлением отмечая восторг от собственного могущества. — Ничего не надо. Мои отстали… — Горло вдруг перехватило, и он замолчал. Потом добавил, тише: — Я их провезу.

Женщина смотрела ему в лицо. Потом спросила, и он поразился вопросу: она еще имела смелость чего-то требовать!

— Вы обещаете?

— Да. — Он оглянулся на поезд. — Быстрее, там билетный контроль.

А, вот оно что… — с непонятным облегчением вздохнула женщина. И подтолкнула к нему мальчишек: — Идите.

Странно, они даже не прощались. Заранее, наверное, договорились, что делать в такой невозможной ситуации. Быстро шли за ним, мимо солдат с поднятым оружием, мимо чужих вагонов. В тамбуре он показал автоматчику три билета, и тот кивнул. Словно уже и не помнил, что мужчина вышел из поезда один.

В купе было тепло. Или просто казалось, что тепло, после предзимней сырости вокзала. Дети стояли молча, и он заметил, что за плечами у них туго набитые зеленые рюкзачки.

— У нас есть продукты, — тихо сказал младший.

Жена не ответила. Она рассматривала детей с брезгливым любопытством, словно уродливых морских рыб за стеклом аквариума. Они были чужими, они попали на поезд, не имея никаких прав. Просто потому, что имеющие право опоздали.

— Раздевайтесь и ложитесь на полки, — сказал он. — Если что, вы едете с нами от столицы. Мы — ваши родители. Ясно?

— Ясно, — сказал младший.