Андрей Дашков - Наша фантастика, №3, 2001

— Дидрэк! — негромко позвал я, как бы в шутку.

— Брось сходить с ума, Игрэ. Между прочим, у меня родилась неплохая идея. Я думаю, Олли не будет возражать, если мы с тобой сделаем друг другу приятно?

Нецеломудренно облизывая губы, она стояла передо мной на полдороге к своей кровати, стояла в чем мать родила и похотливо терла соски пальцами. Если бы я не работал в борделе, это наверняка подействовало бы. А так я просто знал — так делают все.

— Дидрэк! — крикнул я чуть громче, отступая на два шага.

Моя левая рука уже нашарила зеркальце Олли, и оно словно придало мне смелости.

— Сейчас же прекрати это! — громко потребовала Нин.

Но я и не думал ее слушать. Я уже орал что было мочи, и стрекозье имя разносилось своим глубоким глоточным «э» по лениво просыпающемуся берегу до самого, казалось, горизонта.

— Дидрэ-э-э-э-э-э-эк!

В тот же миг зеркальце, выброшенное вместе с моей левой рукой вперед, отразило недовольное лицо, чиркнув по животу и груди Нин. Словно голубая вода плеснула Нин в лицо — это утреннее небо, просочившись через дыру в крыше, на секунду отразилось в нем. В какой-то момент в нашем домике стало настолько тихо, что мне показалось, будто я оглох.

Я сделал шаг назад, но оступился о свои же сапоги и самым клоунским образом свалился на спину. Из-за боли в спине и затылке я пропустил мгновение, когда в нашу комнату хлынули стрекозы.

Зазвенели разбитые стекла, завизжала и распахнулась вскрытая сквозняком дверь, рассыпалась разобранная на соломинки крыша — они лезли, летели, просовывались и проникали отовсюду!

Нин пронзительно заверещала, но ее женский визг быстро перешел в маловразумительный рев, а рев — в какой-то совсем уж нечеловеческий гул, перемежающийся низким механическим дребезжанием.

А стрекозы все прибывали.

Такого количества стрекоз я не видел за всю свою жизнь. Думается, если со всего цинорского побережья собрать всех стрекоз, и то не наберется столько. Может быть, в нашей варанской математике даже нет подходящего числа, хотя грамотей Олли, конечно, заявил бы, что есть.

Там были крупные и крошки, глазастые и слепыши. Сильные, здоровые, величиной с ладонь, с наеденными брюхами и бревновидными лапами, — и едва расправившие крыльца, чахлые, субтильные, до прозрачности худенькие. И стар и млад.

Если бы меня попросили описать их в трех словах, я сказал бы, что они были разноцветными, уродливыми и хищными. И кажется, все они хотели одного — покрепче обнять госпожу наблюдателя Нин исс Ланай.

Они облепили, оклеили ее со всех сторон живым коконом. С минуту Нин ревела и барахталась в этом клубке. А потом затихла.

Неудобно устроившись в углу, я своими глазами видел, как самая огромная, яично-желтая стрекоза с выпуклыми, штрихованными глазами сцапала пробкой выскочившую из кокона крупную черную муху и, захватив ее тело своими мощными чернеными жвалами, отгрызла ей голову. Некоторое время муха трепыхалась на полу обезглавленная, но яично-желтая доела и это…

Наступило настоящее, позднее утро.

Труп Нин исс Ланай, покрытый татуированным пунктиром коричневых точек, изучал жизнь букашек — такое могло сложиться мнение у того, кто не знал бы, что она мертва. Она лежала на животе, ее глаза были открыты и скошены вбок, словно она высматривала в земле тайные отнорки каких-нибудь там сверчков или тарантулов. Рука Нин была выброшена вперед, как у спящей, вторая лежала спокойно вдоль туловища. Неприкрытые ягодицы по-прежнему выглядели довольно спортивно.

Я оттащил ее к самым качелям. Мне показалось, это будет на свой лад гармонично — эти жуткие качели и эти жуткая женщина. Это ж надо было всех одурачить — и нас, и судейский комитет, и, наверное, много еще кого… Может, у нее еще и муж имеется…

Я сидел на корточках у порога. У моих босых ног лежал Олли — я только что выволок его из домика. Строптивое его сердце билось как-то неладно — туктуктук-тук-туктук-туктук-тук.

Я выдал на-гора все известные мне ругательства. Но Олли не очнулся, чтобы возмутиться и пожурить меня за неотесанность.

Туктук-тук.

«Большим мухам нужно много сока», — вспомнил я.

Чтобы не думать об Олли, я начал размышлять о наших заданиях. Интересно, какая кара предусматривается за убийство наблюдателя? Нет, я не боялся, что меня обвинят — любому дедугану была бы очевидна моя невиновность. И все равно было интересно.

Я перечитал Правила. Из них вроде ничего не следовало — про убийство наблюдателя там не сообщалось. Может, тем, кто составлял Правила, такая дичь и в голову не приходила?

Как это не приходила? — тут же осадил себя я. А наше второе задание? Поджарить и съесть человеческое мясо?

Вспомнились первые, наивные дни, когда мы всерьез обсуждали с Олли, кого пустить в расход. Бездетного рыбака или перехожего доходягу, когда мы спорили, как вообще это смотрится с цивилизованной точки зрения… Олли еще плел что-то про Князя, перед которым мы должны выставиться бесстрашными вояками без комплексов…

Кстати, о человеческом мясе!

Ведь теперь в моем, то есть в нашем с Олли распоряжении была целая тушка свежего, здорового человеческого мяса. Можно лавку открывать!

Хоть в принципе она и муха, а тело-то женское!

Короче говоря, я сбегал за метательным ножом и помчался к качелям. Всего за несколько минут я облегчил тело Нин на несколько варанских фунтов.

Как бы там ни было, а второе задание нужно было выполнить. Не успел я разжечь костер и, нанизав на кулинарный прут светло-розовый, парной филей госпожи наблюдателя, как сверху, на тропинке, что вела со стороны калитки нашего тренировочного четырехугольника, показались три человеческие фигуры.

Коренастая темноволосая женщина с массивной косой, уложенной наподобие короны, одетая по-мужски. Средних лет мужчина с грубо выструганными аскетичными скулами и пружинистой походкой держателя фехтовальных классов. И высокий, с правильной сединой старик в белом костюме, с двумя неширокими клинками за поясом, так сказать, сама мудрость, типичный судья с картинки.

Они подошли к моему костру. В сравнении со мной — измученным, полуодетым — выглядели они как представители высшей расы у стоянки первобытного охотника.

— Пара номер пятьдесят четыре? — спросил держатель фехтовальных классов, заглядывая в захватанный свиток.

— Наверное… — растерялся я. — Меня зовут Игрэ Од. А это — Нолак окс Вергрин.

— Неужели гиазир Нолак окс Вергрин все еще спит? — с насмешкой спросил старик, указывая туда, где лежал в позе беспечного пьяницы Олли. Наверное, он гордился остротой своего престарелого зрения.

— Да нет… то есть можно сказать, что спит… — побелел я. Я совершенно ничего не понимал. Но уже начинал догадываться, что все идет совсем не так, как надо. — Дело в том, что тут произошла такая история… — начал я.

— Истории будете рассказывать своему наблюдателю, молодой человек. Нам недосуг, — перебил меня старик. — Имею счастье представить: наблюдатель высшей категории Варья исс Карсак.

Пальцы коренастой женщины сплелись в подобие недостроенной крыши. Мизинцы изобразили крышный конек. Я знал — так бойцы староордосской школы фехтования приветствуют друг друга перед началом поединка. У меня пересохло во рту. Но я все-таки поприветствовал ее на тот же манер.

— Вижу, вы тут уже устроились… Это хорошо, — сказал классный мэтр. — Но по-моему, за четыре дня крышу можно было и починить…

— Д-да… мы непременно сегодня же…

— Довольны условиями?

— Очень. Только крыша — она ведь провали…

— Вот и хорошо, что довольны! В таком случае держите. — Старик подал мне граненый футляр с облезлыми фанерными гранями.

На лицевой стороне стоял выведенный свинцовым карандашом номер — пятьдесят четыре.

— Здесь ваши восемь заданий. Если будет что-то непонятно, Варья вам разъяснит. Пожелания есть?

Я стоял возле костра и изучал содержимое футляра. Наши задания числом восемь.

«1. Бой с оружием левой руки. Восемь серий по два поединка. Расчет баллов производится исходя из схемы 4, данной в приложении 1.1. „Двойная рыба“, „стойка кобры“ и „малый замковый захват“ запрещены.

2. Акробатика. Произвольная программа в южнопиннаринском стиле. Обязательная — в профильном для каждого бойца. Расчет баллов производится исходя из схемы 2, данной в приложении 2.5».

Я съехал взглядом вниз. «Выдержка и выносливость. Испытание холодом и теплом»… «Задержка дыхания по южнопиннаринской системе и по системе „два лотоса“»… «Нетрадиционные боевые стойки…» Эти словосочетания — от этих словосочетаний хотелось допрыгнуть в ликующем прыжке до самого горизонта.

— Молодой человек, ваше мясо горит! — недовольно прогнусила госпожа наблюдатель.

Я отшвырнул свиток и бросился к костру. Госпожа наблюдатель стояла, уперев перекачанные руки в бока и очень по-мужицки покусывала соломинку. Мой фунт человеческого мяса совершенно обуглился. Я снял его с кулинарного прута и швырнул в кусты.