То было давно… - Константин Алексеевич Коровин
* * *
Была борьба с торговлей вообще. Торговля была воспрещена. Торговали тихонько, из-под полы, все.
Была борьба со спекуляцией. Спекулировали все.
Была борьба с эксплуатацией. Соль стоила три рубля золотом фунт, крестьяне давали четыре пуда муки за полфунта соли.
* * *
Покупал спички у Сухаревой башни, у торговца, поместившегося близ панели мостовой, где были кучи пыли, грязи и лошадиной мочи. Около лотка торговца лежал солдат, лицом прямо упирая в пыль. Я спросил торговца, что это он лежит, больной, должно быть. «Не, – ответил торговец, – так свой это, земляк, спит. Да мы знаем, это не всегда так будет, опять подберут. Мы хошь немного поживем по-нашему».
* * *
При обыске у моего знакомого нашли бутылку водки. Ее схватили и кричали на него: «За это, товарищ, к стенке поставим!» И тут же стали ее распивать. Но оказалась в бутылке вода. Какая разразилась брань!.. Власти так озлились, что арестовали знакомого и увезли. Он что-то долго просидел.
* * *
Власть на местах. Один латыш, бывший садовник-агроном, был комиссаром в Переяславле. По фамилии Штюрме. Говорил мне: «На днях я на одной мельнице нашел сорок тысяч денег у мельника». «Где нашли?» – спросил я. – «В сундуке у него. Подумайте, какой жулик. Эксплуататор. Я у него деньги, конечно, реквизировал и купил себе мотоциклетку. Деньги народные ведь». – «Что же вы их не отдали тем, кого он эксплуатировал?» – сказал я. Он удивился: «Где же их найдешь? И кому отдашь? Это нельзя… запрещено… Это будет развращение народных масс. За это мы расстреливаем».
* * *
Учительницы сельской школы под Москвой, в Листвянах, взяли себе мебель и постели с дачи, принадлежавшей профессору Московского университета. Когда тот заспорил и получил мандат на возвращение мебели, учительницы визжали от злости. Кричали: «Мы ведь народные учителя! На кой нам черт эти профессора! Они буржуи!»
* * *
Я спросил одного умного комиссара: «А кто такой буржуй, по-вашему?» Он ответил: «Кто чисто одет».
После митинга в Большом театре, где была масса артистов и всякого народа, причастного к театру, уборная при ложах так называемых министерских и ложи директора, в которых стены были покрыты красным штофом, оказались все загажены пятнами испражнений, замазаны пальцами.
* * *
Один мой родственник, кончивший университет, юридический факультет, горел жаждой деятельности. Он целый день распоряжался, сердился, кричал, был важен и строг. Он знал всё, говорил без устали. «Я начальник домового комитета!» – кричал он. И тут же себе завел артистку, называя ее Лидия Павловна. Относился к ней почтительно, часто говоря: «Лидия Павловна этого желают». Потом украл у меня деньги и кстати чемодан с платьем.
Управляя домовым комитетом, неустанно распоряжался, так что живущий там доктор Певзнер от него слег в постель и прочие жильцы плакали. Наконец выгнали его, с большим трудом. Теперь он коммунист.
* * *
«Что бы тебе хотелось всего больше получить на свете?» – спросил я крестьянина Курочкина, бывшего солдата. «Золотые часы», – ответил он.
* * *
Крестьянка Дарья убирала граблями сено, а я писал этюд красками с натуры, около. Она подошла ко мне и смотрела.
Я говорю ей: «Дарья, слыхала ль, Москва-то вся вчера сгорела». – «Да, ну что». – «Тебе, Дарья, – говорю я, – жалко Москвы-то?» «Чего, – отвечает она. – У меня родных там ведь нету».
* * *
«В Дубровицах-то барыню, старуху восьмидесяти лет, зарезали. За махонькие серебряные часики. Генеральша она была». «Что ж, поймали преступника?» – спросил я. «Нет, чего, ведь она генеральша была. За ее ответа-то ведь нет».
* * *
Один коммунист Иван, из совхоза, увидел у меня маленькую коробочку жестяную из-под кнопок. Она была покрыта желтым лаком, блестела. Он взял ее в руки и сказал: «А всё вы и посейчас лучше нашего живете». «А почему? – спросил я. – Ты видишь, Иван, я тоже овес ем толченый, как лошадь. Ни соли, ни сахару нет. Чем же лучше?» «Да вот, вишь, у вас коробочка-то какая». – «Хочешь, возьми, я тебе подарю». Он, ничего не говоря, схватил коробочку и понес показывать жене.
Нюша-коммунистка жила в доме, где жил и я. Она позировала мне. У ней был «рабенок», как она говорила. От начальника родила и была очень бедна и жалка, не имела ботинок, тряпками завязывала ноги, ходя по весеннему снегу. Говорила мне так: «Вот нам говорили в совдепе, что поделят богачей – всё нам раздадут, разделят равно. А теперь говорят в совдепе-то нам: слышь, у нас-то было мало богатых-то. А вот когда аглицких да мериканских милардеров разделют, то нам всем хватит тогда. Только старайтесь, говорят».
* * *
Деревня Тюбилки взяла ночью всё сено у деревни Горки. В Тюбилке 120 мужиков, а в Горках – 31. Я говорю:
– Дарья (которая из Тюбилок, и муж ее солидный, бывший солдат). Что же это, – говорю, – вы делаете? Ведь теперь без сена-то к осени весь скот падет не емши в Горках-то.
– Вестимо, падет, – отвечает она.
– Да как же вы это? Неужто и муж твой брал?
– А чего ж, все берут.
– Так как же, ведь вы же соседи, такие же крестьяне. Ведь и дети там помрут. Как же жить так?
– Чего ж… вестимо, все помрут.
Я растерялся, не знал, что и сказать.
– Ведь это же нехорошо, пойми, Дарья.
– Чего хорошего. Что уж тут… – отвечает она.
– Так зачем же вы так?
– Ну на вот, поди… Все так.
* * *
Когда была «бабушка революции», то я спросил одного учителя, не знает ли он, отчего это бабушка русской революции есть, а дедушки нет. Он очень задумался и сказал: «А правда, отчего это дедушки нет?»
* * *
На рынке в углу Сухаревой площади лежала огромная куча книг, и их продавал какой-то солдат. Стоял парень и смотрел на кучу книг.
– Купи вот Пушкина.
– А чего это?
– Сочинитель первый сорт.
– А чего, а косить он умел?
– Не-ет… чего косить… Сочинитель.
– Так на кой он мне ляд?
– А вот тебе Толстой. Этот, брат, пахал, косил… чего хочешь.
Парень купил три книги и, отойдя, вырвал лист для раскурки.
* * *
Тенор Собинов, который окончил университет, юридический факультет, всегда протестовавший против директора Императорских театров Теляковского, сам сделался директором Большого оперного театра. Сейчас же заказал мне писать с него портрет в серьезной позе. Портрет взял себе, не заплатив мне ничего. Ясно, что я подчиненный и должен
