Наяву — не во сне - Ирина Анатольевна Савенко
Спрятала куда-то на дно сундука и продолжает ходить в старых, расползшихся. Вера с Ваней смеются, а мне не до смеха.
Проклятая старость! Что она делает с человеком! Прежде такая добрая, бескорыстная, готовая поделиться с кем угодно последним куском, мама теперь все норовит что-то припрятать и ранним утром, когда я погружена в благодатный сон (ведь ложусь поздно и от утомления, от тяжелых дум долго не засыпаю), принимается хрустеть яблоками или шелестеть бумагой, в которую что-нибудь съестное завернуто. Все это — лежа в кровати, совсем близко от меня. Я сейчас же схватываюсь, прошу маму прекратить свою возню. Она стихает, но вскоре, думая, что я уснула, начинает все сызнова.
Лениным родственникам на их угрожающее письмо я ничего не ответила — не из тех я боевых, чтобы идти в атаку, чтобы отвечать угрозами на угрозы. Да и что я могу противопоставить их угрозам? Единственный мой козырь то, что Леня — мой родной сын и никто не лишал меня права материнства. Вот на это и надеюсь, хоть, вообще-то, страшно, очень страшно, мало ли что они могут придумать.
Как-то сидим мы втроем на веранде, обедаем. Видим — прямо к нам направляется какая-то женщина. Ева Теодоровна! Да, она. Вот уж неожиданность! Что это может значить? Но на лице у гостьи — широкая улыбка, Леня тоже улыбается, только сдержанно, смущенно. Ничего не поделаешь, знакомлю нежданную гостью с мамой. Мама приветлива. Стараюсь и я быть поласковее. Меня даже в какой-то степени трогает такое большое желание Евы повидать Леню, но в то же время и настораживает. Пообедав, сразу ухожу — концерт в парке. Утром — тоже рано на работу, а когда приезжаю днем домой, застаю маму с Леней какими-то взъерошенными, необычными.
«Еву Теодоровну арестовали,— объявляет мне мама,— сидит в милиции возле Зеленого базара, ее поймали на базаре, торгующей чаем в пачках».
Я поспешила в милицию, добилась к начальнику, поговорила. Еву выпустили, она отделалась несколькими часами сидения в подвале и потерей чая, уж и не знаю, сколько пачек там было. Ох, как противно все это, ведь Ева работает кассиром в столовой!
Пожила она у нас с неделю. Леня относился к ней хорошо, но большого восторга от ее присутствия не проявлял. А все же думаю, что с Евой ему было лучше, чем наедине с бабушкой. Куда-то они ходили вдвоем, сфотографировались. А я очень мало видела ее. Внешне отношения вполне терпимые. Ева и не думает заговаривать о том, что они хотят забрать к себе Леню. О письме Марии Владимировны ни она, ни я — ни слова. Не знаю, говорила ли она обо всем этом с Леней наедине, он мне ничего не рассказывал, и я не спрашивала.
А с мамой у Евы установились, можно сказать, дружеские отношения. Тут у мамы проявилась прежняя приветливость, гостеприимство.
Кончилось лето. Предложили мне поступить преподавателем фортепиано в Казахское женское педагогическое училище. Там платят неплохо — от количества уроков. И я решаю начать работать по совместительству с Домом творчества в женпедучилище.
Увы, к игре на фортепиано мои ученицы проявили мало способностей. Единственное, что привлекало меня в этой работе,— заработок. И все же стараюсь изо всех сил привить дочушкам любовь к музыке, научить хоть немного, но толково играть.
Теперь свободного времени у меня уже совершенно не остается. Дом творчества, горный институт, педучилище. Как-то я подсчитала — в среднем отдаю работе не меньше пятнадцати часов. Только в воскресенье можно побыть с Леней, вообще — дома, в семье, отдохнуть, привести себя в порядок.
Ох, как нужны нам деньги! Ведь начинаем жизнь совсем заново: ни одежды, ни постельного белья, ни обстановки в доме, ни посуды. А питание! Ну, конечно, по мере того, как время войны уходит дальше, в прошлое, все дешевеет. И все равно — прокормить троих на заработок одного человека, да еще и обзавестись необходимыми вещами, очень трудно. Как мы все трое радовались, когда я принесла в дом три алюминиевые мисочки и три такие же столовые ложки.
В Доме творчества продолжаю работать, но не скажу, чтобы мне там было очень интересно. Не так уж часто обращаются к нам за помощью руководители самодеятельности, нет живой, увлекательной работы, как это было во Владимире.
И все больше укореняется во мне желание уйти из Дома творчества, все яснее понимаю, что надо устраиваться на основную работу в Казпедучилище. Это и материально даст намного больше, и легче все же — две рабочие точки сменить на одну.
В конце концов, так и сделала: к весне ушла из Дома творчества, и меня зачислили основным работником — преподавателем фортепиано — в Казпедучилище. Там взяла большую нагрузку, работаю каждый день помногу часов. Все больше привыкаю к своим ученицам, а они все больше стараются и тем радуют меня.
И работа в горном институте приносит несомненное удовлетворение. Солистами своими я очень довольна, даже увлекаюсь занятиями с ними. Увлекаются и они. Вузовский смотр самодеятельности прошел для нас с Москаленко хорошо, мы разделили первое место с педагогическим женским институтом, который уже несколько лет славится среди вузов Алма-Аты своей самодеятельностью, бесспорно завоевывает первые места. Руководителями там работают народный артист Казахской GCP Ястребов и заслуженная артистка республики Пирожкова.
Сейчас для этой супружеской четы явилось неприятной неожиданностью появление в вузовской самодеятельности нас с Москаленко, ведь мы отобрали у них неоспоримое первенство. Ястребов поздравляет нас, говорит комплименты, я поначалу решаю, что он — хороший товарищ, приятный, эрудированный человек, но меня предостерегают: «Не верьте ему, он коварен и завистлив».
После первого для нас смотра я принимаюсь еще усиленнее заниматься с солистами. Организовала «восьмерку» — ансамбль мужчин. Среди них и мой племянник Юлик — первый тенор, он поступил в горный институт. Парни способные, работаем усердно, разучиваем классические квартеты и советские песни. Вскоре мою восьмерку начинают приглашать на все торжественные концерты, проходящие в оперном театре столицы.
Самые интересные из моих солистов — баритон Рашид Мусабаев и бас Рыбалко. У Мусабаева — красивый, большой голос, ровный во всех регистрах, свободные верха, вполне приемлемая внешность, хорошая осанка. Я много работаю с ним над постановкой голоса. Позже, прозанимавшись со мной около трех лет, Мусабаев бросит институт и пойдет певцом в филармонию. Будет много петь в Алма-Ате по радио, по телевидению, получит звание заслуженного, а потом — и народного артиста Казахской ССР.
У Рыбалко голос не такой полноценный, как у
