Елизавета Федоровна - Дмитрий Борисович Гришин
Вновь, как и десять лет назад, активизировалась тесно связанная с Великой княгиней Иверская община сестер милосердия. Она отправила на фронт пять отрядов, причем один из санитарных поездов был сформирован по инициативе Великой княгини, а имя попечительницы получили этапный лазарет и хирургический отряд, развернутые на Юго-Западном фронте. Но теперь, в отличие от Русско-японской войны, боевые действия шли не так далеко, и в Москву начал поступать несравнимо больший поток раненых. Первый эшелон с ними прибыл 8 августа 1914 года. Второй, пришедший через день на Александровский вокзал, встречала вместе с градоначальником А. А. Адриановым и Елизавета Федоровна. Он был переполнен. Многие из раненых не могли передвигаться самостоятельно, их выносили на платформу и там же, рядом, клали тела умерших в пути… Тяжелое зрелище подсказывало, что надо готовиться к приему массы калек, к широкой медицинской помощи, к погребению погибших.
Последняя из этих проблем решилась принципиальным образом – созданием Братского кладбища. Идея вновь принадлежала Елизавете Федоровне, обратившейся 6 сентября 1914 года к городским властям со следующим предложением: «Не признаете ли возможным отвести на окраине Москвы участок земли под кладбище для умерших в московских лазаретах воинов настоящей войны; их родственникам и нам всем утешительно будет знать точное место упокоения павших при защите нашей дорогой Родины героев и иметь возможность там им помолиться». Инициатива нашла поддержку, одобрил ее и Николай II. Для военного некрополя приобрели участок вблизи тогда подмосковного села Всехсвятское. Располагался он рядом с Сергиево-Елизаветинским трудовым убежищем для увечных воинов Русско-японской войны, так что не трудно было заметить стремление создать здесь некий комплекс в память о героях двух кампаний. Позднее на кладбище возвели храм, в подклети которого планировали устроить музей, красиво оформили территорию, выделили места для захоронения неправославных воинов и даже военнопленных. По предложению Великой княгини некрополь стал местом упокоения и погибших сестер милосердия. Так складывался Всероссийский по значению мемориал, величественный памятник тем, кто отдал свою жизнь за Родину.
Война обернулась тяжелыми потерями. Причем смерть, как всегда, не делала различий ни в званиях, ни в титулах. 27 сентября 1914 года возле деревни Пильвишки был тяжело ранен Князь императорской крови Олег Константинович. Его перевезли в Вильно, сделали операцию, но началось заражение крови. Олег бодрился, старался улыбаться. «Я так счастлив, так счастлив! – говорил он. – Это нужно было. Это поддержит дух. В войсках произведет хорошее впечатление, когда узнают, что пролита кровь Царского Дома». Государь успел наградить его орденом Святого Георгия 4-й степени, в госпиталь с надеждой на чудо спешно приехали родители. Чуда не случилось – на глазах отца и матери князь Олег скончался.
Елизавета Федоровна выехала на похороны. Дорога была недолгой – Великий князь Константин Константинович местом погребения сына избрал свое подмосковное имение Осташево. Там, неподалеку от Волоколамска, собрались тысячи местных жителей, стоявших вдоль пути печальной процессии. Плакавших, опускавшихся на колени, стремившихся поддержать гроб. Со всеми почестями провожали в последний путь героя, «за веру, Царя и Отечество на поле брани живот свой положившего». Более сотни венков, духовенство, певчие, депутации, пехота, артиллерия. И в сером, напоминающем монашеское, одеянии Великая княгиня Елизавета, казавшаяся среди скорбящей толпы символом смирения. Она не плакала, она молилась. Милый, славный, любимый Олежка… «Вечная память!»
Да, смерть уравнивает всех. Четыре месяца спустя, участвуя в первой церемонии похорон на Братском кладбище, Елизавета Федоровна утешит родственников сотника В. И. Прянишникова. Но и каждая жизнь одинаково ценна. А значит, надо делать все возможное, чтобы спасти любого из попавших в мясорубку войны, чтобы исцелить всякого, кто пострадал, защищая Россию. «Действительно, – вспоминал Джунковский, – помощь раненым в Москве поставлена была необыкновенно широко. Забывши совершенно личную жизнь, ушедшая от мира Великая княгиня Елизавета Федоровна была душой всех добрых дел в Москве. К декабрю месяцу 1914 года в Москве было до 800 лазаретов, которые за пять первых месяцев облегчили страдания сотням тысяч раненых».
Не оставляя других многочисленных дел, Великая княгиня часто посещала московские госпитали, проверяя их работу и утешая пациентов. Иногда она выезжала в другие губернии, а однажды побывала с инспекцией в прифронтовой полосе на Северо-Западе. Но все-таки основное время занимала работа в Первопрестольной, где неожиданно возникла новая проблема. «У меня образовался Дамский комитет, во главе которого я поставила графиню Олсуфьеву, чтобы помогать в усовершенствовании военных лазаретов, – сообщала Елизавета Федоровна императору, – ведь они, как тебе известно, сильно уступают Красному Кресту и частным лечебницам. И тем более, когда мы узнали, что военнопленные получили небольшие подарки и т. п. от соотечественников, а наши нет, мои дамы стали помогать нашим, заботиться об удобстве раненых и т. д. Конечно, имея доброе сердце, они по возможности помогали и несчастным пленным, но их доброта была так дурно истолкована, и все свалили на меня, будто бы я забочусь только о немцах… незачем и повторять эту ложь!!» О том, как же все-таки злословили в ее адрес, говорит в своей книге игумен Серафим Кузнецов: «Тяжело было слышать ее любящему сердцу гнусную клевету, что якобы неприятельским раненым воинам давала по рублю, а русским по образку. Она лично мне об этом говорила, глубоко скорбела о коварстве клеветников».
«Эти слухи обо мне не главное, о чем я хочу тебе сообщить, – продолжала Великая княгиня. – Москва – столичный город, и то, что пленные содержатся в самых лучших зданиях, занятых под военные нужды, вызывает очень нехорошее отношение. Нельзя ли больше не отправлять пленных в Москву? Люди приходят в ярость, видя, что в их прекрасных зданиях устраиваются лазареты, причем все 18 лазаретов заняты пленными и только три – большой военный госпиталь, Вдовий дом и новая больница для душевнобольных – нашими… Москва – такой русский город, здесь этого не выносят, и я, должна сказать, вполне согласна: действительно, здесь это нехорошо. Может статься, я более русская, чем многие из русских, потому что не могу чувствовать себя космополиткой».
Она отлично разбиралась в том, что происходит. Чувствовала царивший в городе настрой и, конечно, понимала главное – дело не в госпиталях или пленных, а в общей атмосфере войны, ожесточившей людские сердца. В Европе только начинали звучать
