Наяву — не во сне - Ирина Анатольевна Савенко
Начала работать в Доме народного творчества. Потом, очень скоро, директор предложил мне заняться самодеятельностью горно-металлургического института, там нужен концертмейстер хора и руководитель кружка солистов-вокалистов. Платят мне там пятьсот рублей, следовательно, материально я уже как-то устроена, теперь главное, главнейшее, необходимейшее — найти квартиру.
Ох, до чего же трудным оказалось это дело! Наверное, не было в Алма-Ате уличного столба, с которого я не считывала бы объявления по много-много раз. Из-за этого и с красавцем городом знакомилась с опозданием — возвращаясь с работы, смотрела не на здания, не на прекрасные снежные горы, обрамляющие город, а только на ничем не примечательные, серые, однообразные столбы. Еду, бывало, трамваем или троллейбусом, вижу — столб. Место бойкое — надо сойти!
Редко, очень редко попадаются объявления о сдаче комнаты. А если попадаются, я вмиг забываю обо всем — об обеде и тем более отдыхе, мчусь по указанному адресу, но всегда оказывается не то, что нужно. Либо какой-нибудь крохотный уголок,— а мне ведь комнату на троих,— либо даль ужасная, где-нибудь за городом, от транспорта идти бог знает сколько по не мощеной дороге.
Да, первые месяцы моей жизни в Алма-Ате — с квартирной неустроенностью, с невозможностью перевезти к себе Леню — были несладкими. Одно спасение от тоски — работа. Полный рабочий день в Доме творчества — там быстро осваиваюсь, знакомлюсь с казахской музыкой, с народными кюями, два вечера в неделю занимаюсь с самодеятельностью горно-металлургического института, а все остальное время обследую столбы, ищу адреса сдаваемых квартир.
Хормейстером в горный институт пригласили некоего Москаленко Антона Максимовича. Работник он хороший, знающий, старательный. Много мы с ним трудимся, готовимся к зимнему смотру самодеятельности вузов — их в Алма-Ате одиннадцать.
Очередной смотр должен состояться зимой. Конечно, мы с Москаленко стремимся к тому, чтобы наш институт получил первое или же одно из первых мест. И хор, и солисты идут к нам охотно. Я отобрала себе солистов, ставлю им голоса, увлекаюсь этим делом. Начала приходить в институт еще и третий раз в неделю.
Для руководства танцевальным коллективом дирекция горного института пригласила бывшего известного танцора, а теперь — балетмейстера Дальгейма, и он сразу же, не менее серьезно, чем мы с Москаленко, взялся за подготовку к смотру.
А живу я все у Марьи Яковлевны. Вернее, не живу, а только ночую под столом. Все свободные от работы часы, даже минуты, уходят на розыски квартиры.
За Леню, мало сказать, волнуюсь. Ведь в Москве он жил вполне благополучно, был более чем досмотрен. А здесь! Обстановка совсем другая, каждый — сам по себе. Таня с утра до ночи на работе, похлебает в детсадике супу — вот и все, а дети — как хотят, как могут. Больше всех я надеюсь на Лизу, она ближе их всех к реальной жизни, самая хозяйственная. А вообще — сердце щемит...
Как-то поздно вечером, на дворе уже совсем темно, выхожу от Марьи Яковлевны — навестить Наталью Феликсовну Нагулину, изредка находила время, чтобы повидаться с ней. Только вышла со двора на улицу, вижу: идет навстречу пожилой плотный мужчина, лица в темноте не разобрать. Обращается ко мне приятным баритоном: «Вы не скажете, где живет Марья Яковлевна Зотова? Она, говорят, продает ноты, я хотел бы посмотреть».
А Марья Яковлевна и вправду решила начать распродажу своих нотных залежей, петь на концертах она практически уже почти перестала. Я ответила мужчине, что провожу его.
Пришли. Хозяйка усадила пришедшего, положила перед ним кипу нот. Тут же и Тоня. А я стою у порога, перекидываюсь с ними репликами, с любопытством рассматриваю пришедшего — интеллигентного, приятного и лицом, и речью человека. Потом спохватываюсь — надо идти. Незнакомец встает, говорит Марье Яковлевне, что явится в ближайшие дни, раскланивается и уходит со мной. Провожает меня до дома Нагулиной, по дороге беседуем. Он — инженер, родом из Харькова, сюда забросила война, а поскольку и горе и климат ему по сердцу, да и квартира у него отличная, в самом центре, решил доживать здесь свой век. С женой давно еще в Харькове, разошелся, совсем один. Лет ему сорок пять.
Марья Яковлевна потом все рассказывала, смеясь, он листал у нее ноты, а сам смотрел не на ноты, а на Ирину.
Зашел он еще к Марье Яковлевне, пригласил нас к себе. Квартира двухкомнатная, в новом доме, очень близко от консерватории. Хорошее трофейное пианино. Сам Иван Кондратьевич любит музыку, немного играет. «Я дам вам ключ, — предлагает мне,— приходите в любое удобное для вас время заниматься».
О да, вот что мне нужно, очень нужно! Сколько лет я занималась серьезно музыкой! А ведь работа моя связана с игрой на рояле — аккомпанемент в горном институте хору, солистам, а вещи у нас в репертуаре достаточно сложные, и я чувствую, что необходимо подогнать технику. У Марьи Яколевны пианино нет, она сама ищет, где бы попеть со мной. Стали приходить к Ивану Кондратьевичу — то я одна, то Марьей Яковлевной. Она поет, я аккомпанирую, а хозяин дома и его друг, часто к нему заглядывающий, охотно слушают.
Вот так, постепенно, началась у нас с Иваном Кондратьевичем дружба.
Как-то зашла я к нему в выходной день, а когда собралась уходить вместе с кем-то из гостей, хозяин задержал меня ласково, почтительно заглядывая мне в глаза, спросил, согласна ли я стать его женой. При этом — никаких попыток обнять, только к руке склонился. Меня это его поведение глубоко тронуло, и вообще — он, как человек, определенно нравится мне. Правда, того, что должна чувствовать жена к мужу, я к нему не испытываю, но в ту минуту подумалось: а может, это и хорошо? И с Леней проще будет при таком моем отношении к мужу, а Иван Кондратьевич, судя по всему, должен быть отличным мужем...
В ответ на его предложение я что-то промямлила, в общем положительное. Он обрадовался, светлая улыбка сделала его лицо моложе. Я даже подумала: «А ведь он — интересный мужчина».
В следующий мой приход он, сияя радостью, сообщил мне, что уже готовится к свадьбе. Спросил, кого бы я хотела пригласить из своих знакомых.
— Троих,— ответила я.— Наталью Феликсовну, Марью Яковлевну и Тоню.
Перечислил и он тех, кого собирается позвать.
Как-то странно веду я себя с ним. Слушаю, соглашаюсь, но все будто не доходит до сознания. А временами вдруг страшно становится: «А с Леней как
