Наяву — не во сне - Ирина Анатольевна Савенко
Хозяйством заправляет Лиза — толковая, домовитая, уже почти взрослая, лет семнадцати. Юлик на два года моложе, славный, с открытым взглядом мальчик. А самый славный — младший, Борька, белобрысый, худенький, с неподдельной добротой в голубых глазах.
Таня очень много работает. В одной школе, в другой, кроме того, музвоспитателем в детсадике. Ее там, в садике, очень ценят, даже орден дали — «Знак Почета», но все же обидно, что все глубокие способности ее к пианизму уткнулись в исполнение детсадовских песенок.
Вечером мы с Леней вернулись к маме. Пожили у нее целый месяц. Тепло, изобилие фруктов, и все они поразительно дешевы. Я хожу ежедневно на базар, накупаю арбузов, дынь, персиков, яблок, едим целый день.
Присматриваюсь к Лене. Не замечаю что-то, чтобы он скучал по «своей семье», рвался «домой». Нет, нисколько. Меня это, разумеется, радует, но и удивляет: неужели у Лени совсем нет к ним привязанности? Что это? Душевная черствость? Или же большая радость обретения настоящей матери, настоящей семьи? Но семья-то ведь — не настоящая, не монолитная. Таня с детьми — одно, мама — другое, мы с Леней — сами по себе. Но, конечно, это хорошо, чудесно, что Леня тянется ко мне, к моим родным.
А что же делать дальше? Поехать в Алма-Ату, попробовать устроиться там? Чимкент — в то время был небольшой, можно сказать, захолустный городок. Хоть и есть в нем пединститут, еще какие-то точки возможного приложения моих сил, но я и подумать не могу о том, чтобы остаться здесь. Фрукты, тепло — это хорошо. А маленькие, сплошь и рядом саманные домишки, немощеные улицы, деревья, густо покрытые мелкой, как пудра, глиной, глиняные заборы... Нет, здесь я ни за что не останусь. Вот во Владимире я бы с радостью осталась жить, но там я не могла бы взять к себе насовсем Леню, там была бы вечная борьба, трепка нервов — и моих, и его. Нет, надо ехать в Алма-Ату.
Таня предложила взять к себе на какое-то время Леню, пока я устроюсь в Алма-Ате с квартирой и работой. Поговорила с сыном, и, к моему удивлению, он легко согласился пожить временно в Таниной семье, уже успел сдружиться с двоюродными братьями и сестрой. Я, конечно, заверяю Леню, что изо всех сил постараюсь сократить срок пашей разлуки. Ну, и маму, естественно, думаю перевезти к себе.
В Алма-Ате уже года два живет и работает в консерватории наша киевская соседка и мамина сотрудница по консерватории — Наталья Феликсовна Нагулина. В последний год моей киевской жизни она занималась со мной вокалом. После войны, когда в Алма-Ате открыли консерваторию и понадобились опытные кадры педагогов, Наталье Феликсовне предложили переехать в Алма-Ату. Ей там предоставляли двухкомнатную квартиру, конечно, работу по специальности, и она согласилась, переехала.
Узнав об этом, я раздобыла телефон Алма-Атинской консерватории и позвонила туда по"междугородной. Все получилось просто. Моментально позвали Нагулину к телефону. Она сразу четко и толково (так она делала все) объяснила мне, что работу берется найти для меня запросто, а вот с квартирой — сложнее: снять комнату в Алма-Ате практически невозможно.
Тут мама вспомнила, что в Алма-Ате, даже в самом центре города, живет ее бывшая ученица — Марья Яковлевна Зотова, и написала ей письмо с просьбой приютить меня на какое-то время. Вскоре пришел ответ: «Да, пожалуйста, комнатушка маленькая, тесно, но как-нибудь».
Перед выездом из Владимира я зашла в Москве во Всесоюзный Дом народного творчества к Дмитрию Николаевичу Анастасьеву и, откровенно рассказав ему о своих обстоятельствах и необходимости выезда, попросила дать мне на всякий случай направление на работу в алма-атинский Дом народного творчества — ведь в работе любого из таких домов я теперь смогу легко сориентироваться.
Так что, кроме обещания Нагулиной помочь мне найти работу, у меня было с собой еще и официальное направленно такого солидного учреждения, как Всесоюзный Дом народного творчества, а это поможет мне не только найти работу в Алма-Ате, но и прописаться. Пока мы с мамой и Таней решали, как мне поступить, пока шли письменные и телефонные переговоры с Марьей Яковлевной и Натальей Феликсовной, подошел конец августа. С первого сентября Таня отвела Леню в школу, он стал ходить в третий класс, как ему и положено было.
А 30 сентября я поехала поездом в Алма-Ату. Туда от Чимкента — восемьсот километров, по представлениям тех мест — совсем недалеко.
Глава X. АЛМА-АТА. ПОИСКИ КВАРТИРЫ
Во дворе — крошечный глинобитный домишко из одной комнатки. Марья Яковлевна дома. Немолодая, лет пятидесяти, но еще следящая за собой, крепкотелая, с пушистыми рыженькими волосами и с большими ясными серыми глазами, она сразу расположила меня к себе. Без всяких церемоний приняла, расспросила о маме, показала место под обеденным столом: «Вот здесь будете спать, больше места нет. На второй кушеточке спит Тоня, моя приятельница, тоже бесквартирная».
Так и зажили втроем. Марья Яковлевна и Тоня — третьеразрядные певицы, иногда их приглашают на разовые выступления. У Марьи Яковлевны — неплохое сопрано. Относится она к своему пению серьезно, потом часто будет просить меня поаккомпанировать ей, разучить что-нибудь новое.
Приехала я в Алма-Ату в первый день октября. Тепло, солнечно, все — в открытых летних платьях. Сразу же пошла на базар и купила яблок, знаменитого алма-атинского апорта — огромные, красные, спелые, вкусные-превкусные. А цена-то! Пятьдесят копеек за килограмм, еще на старые деньги.
Марья Яковлевна с Тоней живут материально более чем скромно. Я тоже, можно сказать, без денег — почти все, что сохранилось от отпускных, оставила в Чимкенте. И вот Марья Яковлевна учит меня «дешево жить». У нее — большой чугунок, она режет в него крупными кусками яблоки, подливает постное масло и тушит на электроплитке, кухни у нее нет. То же самое делаю и я, отлично обедаю этим вкусным блюдом с черным хлебом, и с того дня оно надолго стало моей почти неизменной едой.
На другой же день отправляюсь в Казахский республиканский Дом народного творчества. Три большие комнаты, в одной из них пианино. Поговорила с худруком — приятным, помоложе меня, фронтовиком и с директором — казахом средних лет.
Оба тотчас же предложили мне место методиста по музыке. Ставка немного больше, чем соответствующая во Владимире,— восемьсот сорок рублей. Не раздумывая, соглашаюсь. Оформили приказом с того же дня — с 1 октября.
Вот и вернулась я к Марье Яковлевне уже рабочим человеком. Постепенно, думаю, найду еще какой-нибудь подработок, а сейчас
