Озаренные - Леонид Михайлович Жариков
За участие в тайных марксистских кружках и распространение листовок, «призывающих к ниспровержению существующего строя», Николай Лященко преследовался царскими властями. Начались переезды из города в город, с завода на завод: Николаев, Севастополь, Ростов-на-Дону. Наконец жандармы напали на его след. Первый арест. Тюрьма.
Сам царь заинтересовался судьбой несовершеннолетнего государственного преступника Николая Лященко. На свет появился первый из тех документов, о которых наверняка не знал сам писатель: он найден лишь теперь.
«По высочайшему повелению
Господину министру внутренних дел
Государь император, по всеподданнейшему докладу моему обстоятельств дела о мещанине Николае Лященко, обвиняемом в государственном преступлении, в 16‑й день июня 1904 года высочайше повелеть соизволил разрешить настоящее дознание административным порядком, с тем чтобы выслать Николая Лященко под гласный надзор полиции в Олонецкую губернию на 3 года...»
Первые, еще робкие шаги в литературном творчестве Н. Ляшко совпали с событиями революции 1905 года. И первым его произведением была листовка, призывавшая рабочих к забастовке.
Из первой ссылки в Олонецкую губернию Ляшко освободился досрочно по «монаршей милости» государя императора, который и сослал его туда. Нет, царь не вспомнил о судьбе рабочего юноши. Освободили ссыльного по случаю рождения цесаревича Алексея Николаевича. Когда урядник объявил ссыльному «всемилостивейшее усмотрение», юноша Ляшко отказался его принять. И только старшие друзья по ссылке, опытные революционеры, посоветовали не делать этого шага, потому что «там» люди очень нужны.
После первого ареста и ссылки юношу Николая Лященко уже не выпускали из-под надзора. И ему пришлось «окончить» немало самых жестоких, самых мучительных «университетов». Он прошел через двадцать семь тюрем, ссылок, арестных домов, пересыльных этапов, полицейских участков. За это время он переболел черной оспой, туберкулезом легких и фактически стал инвалидом уже в молодые годы.
Знакомясь с героическими и горькими страницами жизни Николая Николаевича Ляшко, я поражался тому, как же можно было в тех условиях учиться и даже стать писателем. Но, оказывается, так и было. Именно в тех условиях шла титаническая работа по самообразованию и самовоспитанию.
В редкие минуты откровения Ляшко говорил мне в своей обычной веселой манере: «Там хочешь не хочешь — научишься всему. Ходи по камере с утра до вечера и хочешь — задачки решай, хочешь — басни сочиняй. Глянешь в зарешеченное окно: виден часовой со штыком и кокардой на шапке. Посмотришь, и опять ходи. Нашими аудиториями были одиночки со скрипящими железными дверями. А экзамены мы сдавали друг другу, перестукиваясь с соседними камерами — там чаще всего бывали политические, люди образованные и готовые в любом вопросе прийти на помощь».
Как же трудно было людям из народа пробивать себе дорогу к образованию! Стать же писателем в царское время было неслыханной дерзостью и вместе с тем подвигом трудолюбия, голодовок, нищенского быта, издевок и отчаяния. «Однажды при обыске, — рассказывал Николай Николаевич, — надзиратель нашел у меня отрывок из рассказа... Вот уж хохотали тюремщики, вот уж потешались надо мной — арестант в писатели подался, со свиным рылом да в калашный ряд! Ну, садись за решетку и пиши себе на здоровье...»
После второй ссылки в Вологодскую губернию появился на свет еще один исторический документ:
«Постановление[7]
1913 года, мая 10 дня, я, московский градоначальник свиты его величества генерал-майор Андрианов, получив сведения, дающие основание признать деятельность мещанина г. Лебедина Харьковской губернии Николая Николаевича Лященко вредной для общественного спокойствия и порядка, и руководствуясь ст. 206 общ. губ. учр. и п. 4 ст. 16 Положения о государственной охране, постановил: воспретить Лященко жительство в г. Москве на все время действия в ней положения об усиленной охране, о чем Лященко объявить, а копии сего постановления сообщить в Департамент полиции и московскому губернатору».
С чувством гордости за старшего друга и учителя листал я страницы биографии, написанные его рукой.
«Все трудности (говорю только о литературной работе) — от умения грамотно писать до осознания художественного слова, мне приходилось брать нутром, чаще всего «на свободе», т. е. в четырех стенах одиночки, этапки, каморки ссыльного, поднадзорного... В ссылке до упаду работал над языком, стилем. Дело доходило до того, что мне снились подробности и продолжение рассказов, какие я писал».
«...В 1912 году из Вологодской ссылки я привез в Москву около сорока готовых рассказов, но печатать их никто не хотел. Одни говорили, что в них много грязи, вшей, арестантов, тюрем... надо, знаете, что-нибудь такое красивое. А что мне было ответить этим господам, если самое красивое, что мне довелось видеть в тюрьмах и ссылках, — это окровавленные рубахи, да слышать мелодичный звон кандалов...»
Не случайно Ляшко в те годы прибегал к жанру сказки: в условиях полицейской слежки и неусыпного жандармского надзора надо было пользоваться иносказаниями. В те годы он часто пользовался псевдонимами, чтобы скрыть от царских ищеек настоящую фамилию. Он подписывался под рассказами и сказками: Н. Николаев, Л. Степной, В. Черный, Н. Крестов, Н. Ля-ко[8].
Чему еще учили жизненные уроки Н. Ляшко? Человечности, добру, стойкости и верности своему классу.
Николай Николаевич в течение всей жизни никогда не отрывался от рабочего класса. В этом родственном, никогда не прекращавшемся общении он черпал духовные и творческие силы. В 30‑е годы, задумав роман «Сладкая каторга», он пришел на московскую фабрику «Красный Октябрь» (бывшая фабрика Эйнем) и в течение трех лет руководил там литературным кружком, редактировал газету «Голос карамельщика», издаваемую самым крупным цехом фабрики. Он состоял на партийном учете на «Красном Октябре», ходил на фабрику каждый день как на работу. Много раз рабочие обсуждали «Сладкую каторгу». Николай Николаевич читал в цехах отдельные главы по черновым наброскам рукописи. Вот почему рабочие «Красного Октября», да и не только «Красного Октября», считают Николая Николаевича Ляшко своим певцом, другом и партийным наставником. Не случайно личная дружба с некоторыми из рабочих продолжалась всю жизнь.
Верность рабочему классу была воспитана в нем с детских лет, выстрадана всей жизнью. Да, это был подвиг, и он вызывал сочувствие и уважение. В самом деле, кому из его собратьев по профессии, если не считать М. Горького, довелось пройти такой тяжкий, полный опасностей и риска, горьких потерь и редких радостей жизненный путь, какой прошел Николай Николаевич Ляшко.
С чувством сыновней почтительности прошел я по следам жизни Ляшко. Я читал произведения Николая Николаевича и мысленно чувствовал на себе его пристальный и теплый
