Дмитрий Балашов. На плахе - Николай Михайлович Коняев

В долгой ночной беседе с вдовой Балашова Ольгой Николаевной мы узнали много нового, интересного. Оказывается, Балашов – это не наследованная фамилия и не псевдоним. Все началось в далеких 20-х годах. Настоящая фамилия отца Дмитрия Михайловича – Кузнецов. В свое время Михаил Кузнецов был артистом, очень увлекался футуризмом, состоял в различных кружках. Может быть, отсюда и появилась у него идея фикс – сменить фамилию. Приятелям рассказывал, что якобы является незаконнорожденным сыном английского лорда Гипси. Чтобы материализовать эту выдумку, даже паспорт поменял. Но однажды ему кто-то сказал, что «гипси-джипси» это цыган, у лорда подобной фамилии быть не может. Новоявленный Михаил Гипси вновь поспешил в паспортный стол – менять фамилию, теперь уже на Хипсей. Однако в 20-х годах, подобные «номера» могли кончиться плохо. В паспортном столе заинтересовались, почему человек приходит второй раз менять фамилию. Какое-то время Михаил Кузнецов хаживал в белогвардейцах, за что в Ярославле расстреляли его брата. Поэтому он благоразумно не стал настаивать на своем, но дома к Гипси неизменно прибавил Хипсей и стал носить двойную фамилию.

Когда у Михаила Гипси родился сын, он крестил его Дмитрием, так как тот родился в день Дмитрия Солунского, но назвал Эдвардом. Второго же сына окрестил Григорием, но в миру, так как очень любил Генрика Ибсена, нарек Генриком. Таким образом, в роду Кузнецовых появились Эдвард и Генрик Гипси.

Почти до шестнадцати лет Дмитрий Михайлович жил Эдвардом Гипси и терпел от сверстников постоянные подкалывания, из-за которых очень комплексовал. В блокаду в Ленинграде умерли отец, семья брата матери, после чего Анна Николаевна Гипси согласилась покинуть город. В эвакуации в Сибири Эдвард как-то подрядился помочь хозяину пилить дрова. Тот похвалил: «Хорошо, парень, работаешь. Зовут-то тебя как?» «Эдвардом», – отвечает. Мужик посочувствовал: «Эх ты, имя-то какое заковыристое. А работаешь хорошо», что и явилось последней каплей, и как только пришло время получать паспорт, Эдвард Гипси решил сменить все. Имя взял, данное при крещении – Дмитрий, фамилию – Балашов. Почему? А просто: ткнул пальцем в какой-то справочник с фамилиями и выпала эта, не очень распространенная.

Однако, несмотря ни на что, а может быть, и благодаря, Дмитрий Михайлович Балашов через всю жизнь пронес любовь к родителям: к отцу – Михаилу Гипси, и особенно – к матери Анне Николаевне.

Узнав, что она умирает, он прилетел из Сибири в Ленинград и все последние дни сидел у ее кровати, читая вслух Чехова. После ее кончины три года из тяжелого дуба резал крест, собственноручно установил его на могиле матери, завещая и себя похоронить рядом с ней, что и было выполнено его вдовой. Огорчался, что в последние годы редко удавалось съездить к ней на кладбище в Зеленогорск, далеко, да и не всегда получалось. Родители у Дмитрия Михайловича были людьми творческими: отец работал актером Ленинградского ТЮЗа и был человеком необыкновенно преданным театру. Сыграл главные роли в шести фильмах, которые, к сожалению, не сохранились, и эпизодичную – в «Чапаеве». Мама работала художником-декоратором в том же ТЮЗе. Наверно от них сын и унаследовал таланты в актерском мастерстве и художественном писании. Балашов снялся в картине Алексея Салтыкова «Господин Великий Новгород», где сыграл художника, спасавшего от уничтожения Новгородские древние храмы во время Великой Отечественной войны. Играл без грима, потому что был и так колоритен. Да и вести борьбу за спасение храмов Балашову было не впервой. Этим он занимался еще в Петрозаводске, и это стоит отдельного разговора. Тогда местные власти готовили к сносу несколько деревянных церквей, вот Дмитрий Михайлович практически в одиночку и начал боевую кампанию за спасение памятников деревянного зодчества на всем пространстве Русского Севера, создал общество охраны памятников культуры.

А началось все с далекого 1957 года, когда он впервые приехал на Терский берег. Рассказывал, что многие села обошел пешком, но особенно интересна ему была Варзуга, считал ее песенным центром края, где наиболее полно сохранилась культура и народный быт Севера. Это сейчас до Варзуги едут на автобусе. А в 50–60-е годы о дорогах к поморским деревням никто и не помышлял. Добирались вплавь на лодках или пешком, тем и ценнее для нас труды Балашова, собранный им поморский фольклор, упорядоченный и научно осмысленный в книгах: «Как собирать фольклор», «Сказки Терского берега» и «Русские свадебные песни Терского берега Белого моря», потому как в местном говоре терчан, в их песнях и обычаях, в их быте он во многом усматривал далекое новгородское время.

Жил там, по словам Станислава Панкратова, «…не как некий элитарный спец, требующий к себе особого отношения, этакая столичная штучка… Нет, он запросто носил воду для пожилой своей хозяйки, пилил и колол дрова, направлял покосившееся крыльцо…».

Припомнил Панкратов, что именно в Варзуге у Дмитрия Михайловича зародилась идея написания романа о Марфе-посаднице.

Профессор В.А.Кошелев, выступая на Четвертых Балашовских чтениях в докладе, посвященном этому роману писателя, приводит целый список авторов, обращавшихся в своем творчестве к образу Марфы, говорил: «…Дмитрий Балашов принимаясь за создание еще одного романа о Марфе-посаднице, оказывается перед сложнейшей исторически литературной задачей. Он не только должен был определиться в многовариантных исторических фактах, оказалось, что он должен был выбирать из них, преодолеть для себя многосложный литературный миф, наложивший отпечаток, на восприятие разрабатываемого сюжета и главного образа его романа исторического повествования».

Кстати, стоило профессору выйти к трибуне, как в форточку влетела синичка, точно душа Марфы, и уселась на портрет Балашова. Оглядела зал, сделала несколько скачков по портрету, посидела минуту-другую и вылетела. Прилетает синичка каждый раз и на возложение цветов писателями и работниками культуры на мемориальную доску Балашова, что висит на доме, в котором писатель жил весь свой новгородский период, вплоть до последних дней своей жизни.

Ольга Николаевна призналась в том, что хочет в их квартире сделать музей Дмитрия Михайловича, оставив все как есть. И смета составлена, да только начальные люди не торопятся с сохранением памяти русского писателя, истинного борца за Россию.

По ее словам, в Бога Дмитрий верил и даже называл себя православным коммунистом. К вере стал приходить на Вологодчине, где преподавал в культпросветшколе, недалеко от Кирилло-Белозерского монастыря. В Новгород первый раз приехал в 1947 году с краюхой хлеба и луковицей в кармане. Город лежал в руинах, не было ни одного целого здания, люди ютились в землянках, и кирпичи для строительства домов брали с разрушенных церквей. В доме Балашовых они тоже имеются. Дмитрий Михайлович пришел в церковь Спаса-на-Ильине и стал копировать зарисовки фресок.