Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

Открытие роли Азефа повлекло за собой, как известно, перемену в составе высших чинов нашего министерства. В числе других ушли (или их ушли) директор Департамента полиции М.И. Трусевич и начальник Петербургского охранного отделения полковник Герасимов[139].

Уход Трусевича оказался для Департамента полиции печальным фактом. Сначала его должность не замещалась. Роль директора стал играть вице-директор Нил Петрович Зуев. Он пробыл на этом посту сравнительно долгое время, под конец будучи утверждён в этой должности для того, чтобы так же бесславно и незаметно уйти в небытие. Зуев был типичным петербургским чиновником-бюрократом, искушённым во всяких сплетнях, интригах и пересудах. Его знали все, и он знал всех и всё, кроме одного — именно того, что было его прямым делом, т. е. заведования и руководства политическим розыском. Он не любил этого дела. При нём машина начала хромать, а другие, пришедшие ему на смену директора или менялись как перчатки, или смотрели на этот пост как на неизбежную ступень в их дальнейшей карьере.

Начались по нашему ведомству удивительные назначения. Так, например, на должность начальника Петербургского охранного отделения неожиданно, вслед за уходом полковника Герасимова, был назначен начальник Ростовского-на-Дону охранного отделения подполковник Карпов, человек ничем себя не проявивший, кроме того, что он был казаком, а казаки в Отдельном корпусе жандармов одно время стали продвигаться, опережая других.

Злые языки в Корпусе жандармов шептали, что, дескать, сам Герасимов нарочно подсказал кандидатуру подполковника Карпова, чтобы воочию смогли убедиться в разнице руководства политическим розыском. Конечно, разница была преогромная, и сравнивать Герасимова с Карповым было невозможно.

Герасимов, как ни ругали его и до и после провала Азефа, был человек прежде всего умный, быстро усвоивший суть и приёмы политического розыска, человек волевой и, как никто, умевший влиять на собеседника, будь он министром или секретным сотрудником, включая самого Азефа.

Когда в боевое время 1905–1906 годов сыпались, как из рога изобилия, убийства, террористические акты и политические грабежи, то, как известно, ареной этих действий был Петербург. Многие среди нас, жандармов, недоумевали: как же это, несмотря на все происшествия, Герасимов остаётся на своём посту? Герасимов действительно оставался на своём посту не то благодаря манере разговаривать с высшими представителями власти, не то, как я думаю сам, умению не теряться и знанию людской психологии. Это был один из самых выдающихся офицеров Отдельного корпуса жандармов, и опять-таки заслугой М.И. Трусевича было выдвинуть его со сравнительно скромной должности начальника Харьковского охранного отделения на ответственный пост в Петербурге.

Знать всё, во всех подробностях, что затевалось, подготовлялось и осуществлялось в Петербурге в 1905–1906 годах, было, попросту говоря, невозможно. Конечно, Герасимов знал многое, но он не мог знать всего, даже при наличии у него Азефа.

Другой, менее способный, чем Герасимов, начальник Петербургского охранного отделения не только знал бы менее, чем Герасимов, но, главное, не смог бы, вероятно, сделать то, что было проделано Герасимовым. Такого рода убеждение создалось, по-видимому, у начальства того времени, что и удерживало Герасимова на его многотрудном посту.

Мой читатель обратил, надеюсь, внимание на те (кажущиеся на первый взгляд несколько странными) приёмы, которые я применял в качестве начальника Саратовского охранного отделения. Разве не кажется странным, что я советую настойчиво своему секретному сотруднику не разузнавать всего самому из того, что делалось членами Поволжского областного комитета эсеров. А ведь всё это должно было нас интересовать! Но я, чтобы уберечь ценного и осведомлённого сотрудника, как бы отстраняю его сознательно с поля деятельности и сам затемняю некоторые очень важные факты. Разве не следовало бы мне предложить «Николаеву» подружиться с Борисом Бартольдом и тем пролить больше света на боевую сторону деятельности комитета? Казалось бы, следовало. Но я рассуждаю иначе: «Николаев» в данное время находится в кругу Левченко и Кочетковой; у него партийные знания общего характера, не имеющие прямой связи с Бартольдом; поэтому, как это ни заманчиво, но из опасения навлечь подозрения на «Николаева», его нельзя связывать прямо и непосредственно с Бартольдом. И вот сознательно я увожу сотрудника в сторону, чтобы сохранить его вне подозрения. Один сотрудник не может охватить всё и вся.

Вот где лежит ответ на столь часто задаваемый вопрос об Азефе: как же это так, что Азеф да вдруг не знал того или другого? Совершенно естественно, что его начальнику приходилось во имя сохранения от провала того же Азефа, временами отводить его от непосредственного или слишком близкого участия в той или иной подпольной группе. Его приходилось переводить из одной группы в другую, и Азеф действительно мог не знать подробностей затеваемых террористических актов.

Читатель, пожалуй, возразит мне следующими соображениями: выходило так, что, как только Азеф отходил от Боевой организации, подготовлявшиеся ею покушения могли удаваться; значит, его могли заподозрить его же партийные товарищи на основании только этого соображения. Да, конечно могли, да и заподозревали. Ряд таких заподозреваний в конце концов и оказался для него роковым.

Насколько трудно в деле политического розыска соблюдать все, так сказать, конституционные гарантии и работать «в перчатках», покажет читателю любопытный случай из моей практики, который я приведу тут же.

В конце 1908 года — дело, помню, было глубокой зимой — я был вызван на свидание с «Николаевым». Волнуясь, он рассказал, что только что побывал у Левченко, поручившего ему выдать из партийного склада оружия (т. е. из двух револьверов, фактически находившихся у меня на руках) один браунинг, заряженный на всю обойму, какому-то приехавшему в Саратов из Аткарского уезда члену местной, эсеровской же, организации, постановившей убить аткарского исправника. Мы оба задумались. Как нам следует поступить, чтобы и овцы были целы, и волки сыты? Не выдать револьвера при этих условиях нельзя, но как сделать так, чтобы не допустить затеваемого террористического акта и не провалить сотрудника? О выдаче револьвера на руки приезжающему могли знать только он сам, Левченко и «Николаев». Арестовать приезжего с револьвером в Саратове — это значит навлечь невольно подозрение на «Николаева». «Николаев» понимал это не хуже меня и с беспокойством ожидал моих решений. Он прекрасно знал, что я не могу допустить, чтобы совершился террористический акт.