Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

Не надо забывать, что при постоянных и длительных собеседованиях с глазу на глаз «Николаеву» выявлялась моя заботливость о нём, и, уверенный в том, что я не предам его и не совершу ничего такого, что мне было бы выгодно в смысле служебного успеха, но подорвало бы его положение как серьёзного и верного своей партии сочлена, он никогда ничего не скрывал от меня.

Я совершенно убеждён в том, что отсутствие такой точной уверенности у многих секретных сотрудников, состоявших в распоряжении у различных руководителей политического розыска, зачастую приводило к самым печальным последствиям, в результате которых были совершены и покушения на жизнь этих руководителей. Намёки на это имеются и в известном деле провокатора-террориста Богрова. Но к этому я вернусь несколько позже.

Конечно, не всегда и не со всяким секретным сотрудником могли быть принимаемы одни и те же меры. Всё это весьма индивидуально и требует большого разнообразия приёмов. Я только хочу указать, что, несмотря на возможность знать больше того, что я знал, я часто избегал услуг ценной агентуры, стараясь создать для неё своеобразные «алиби» на будущее. Я, так сказать, на шахматной доске политического розыска в Саратове стремился играть не только ферзью, а пускал в ход и коней, и пешек. А свою ферзь, в лице «Николаева», загораживал другими шахматными фигурами, одной из которых случилось быть не кому иному, как самому Азефу.

Конец года подходил; шёл декабрь. В Саратов приехал помощник начальника Поволжского охранного отделения ротмистр Филевский с поручением от полковника Критского ускорить по возможности ликвидацию Поволжского областного комитета эсеров. Собственно говоря, определённых доводов к этому ускорению приехавший ко мне ротмистр не указал, ссылаясь только на общие соображения о нежелательности затягивать намеченную нами ликвидацию.

Я выставил два главных довода, не позволявших мне немедленно приступить к этой ликвидации. Первый состоял в том, что я ещё не нашёл таких, посторонних, не саратовских, факторов, на которые я мог переложить (в глазах ликвидированных, конечно) ответственность за происшедшие аресты, что, однако, необходимо в целях защиты агентуры; второй — что я не уверен в точном нахождении несомненно уже заготовленной подпольной областной типографии партии. В самом конце декабря я был вызван на свидание «Николаевым», который с взволнованным видом передал мне для прочтения письмо, только что полученное им по условному адресу. Письмо было из Парижа и, по расшифровке мной, заключало очень краткое сообщение о том, что Азеф, как это точно установлено, является провокатором.

Письмо это было немедленно переписано, снова запечатано и отдано «Николаеву» с условием, что он передаст его Кочетковой только 31 декабря вечером. Я решил использовать этот удобный для меня случай, перемещавший ответственность за предстоящие в Саратове аресты на провокаторство Азефа, и вместе с тем я решил начать ликвидацию приехавших из-за границы лидеров эсеровской партии с раннего утра 1 января наступающего 1909 года, т. е. не давая возможности им разбежаться в разные стороны, что, может быть, они и предприняли, если бы я не ликвидировал своевременно всю налаженную ими организацию.

Встреча Нового года и его первый день прошли у меня, у моих сослуживцев и подчинённых по Саратовскому охранному отделению в лихорадочной работе по последней подготовке, а затем и выполнению заранее обдуманного плана ликвидации.

С раннего утра Нового года я направил заготовленные наряды в квартиры главных лидеров-приезжих для подробнейшего обыска и безусловного ареста — вне зависимости от результатов обыска. Обысканы были и лица, замеченные в сношениях с приезжими.

В целях конспирации и избавления моей агентуры от подозрений, или, говоря техническим языком, от провала, я решил, базируясь на провале Азефа, ликвидировать главным образом тех приезжих, которых мог знать он. Поэтому, с целью выставить в глазах арестованных лидеров неосведомлённость местного розыскного аппарата, я не тронул трёх лиц: Левченко, Кочеткову и моего сотрудника «Николаева». Как я себе представлял, арестованные немедленно после своего ареста должны были начать разматывать клубок событий, приведший к их аресту, и я поэтому предложил им разматывать его так, чтобы нить приводила к Азефу. Я, конечно, знал, что Кочеткова немедленно кинется удирать за границу. Так оно и случилось! А Левченко я предоставил возможность наслаждаться ловкостью, с какой он законспирировал свою подпольную деятельность. Он мог спокойно по-прежнему делиться своими впечатлениями с «Николаевым». Благодаря последнему я по-прежнему узнавал все нити, тянувшиеся к тому же, продолжавшему быть «законспирированным», Левченко.

Произведённые мной обыски дали результаты, превзошедшие все ожидания. У Осипа Соломоновича Минора были обнаружены налаженная подпольная типография и масса заготовленного к отправке, только что оттиснутого первого номера специальной газеты, издания Поволжского областного комитета Партии социалистов-революционеров; а также револьверы, бомбы, печати этого комитета, переписка и конспиративные адреса по Поволжью — словом, вся канцелярия и склад этого комитета. Почти у всех арестованных нашлись документы, устанавливающие их связь с комитетом. В Саратове я не упустил никого из наблюдавшихся по указанной мной группе. Когда, после произведённой ликвидации, ко мне с докладами стали стекаться чины моего отделения, я понял, с каким огромным для меня успехом мне пришлось её завершить.

Немедленно я сообщил телеграммой директору Департамента полиции о результатах произведённой ликвидации и одновременно, телеграммой же, уведомил о том же начальника районного охранного отделения в Самаре для того, чтобы, согласно ранее выработанному плану, произвести общую ликвидацию активных эсеров в Поволжье.

Всю арестованную группу в Саратове я передал в местное губернское жандармское управление для производства формального, в порядке 1035-й статьи Устава уголовного судопроизводства, дознания.

Итак, чтобы на шахматной доске моего состязания с эсеровскими подпольщиками сделать шах и мат, мне пришлось пожертвовать некоторыми фигурами. Это были: Кочеткова и… «Николаев». Моя агентура сохранилась неразоблачённой, и всю ответственность за неприятные для них последствия арестованные мной эсеры свалили на Азефа.

Партия социалистов-революционеров, с её пресловутой конспирацией, с её Боевой организацией, в которой перемешались струи крови жертв террора и террористов, с её лозунгами, с её Савинковыми, «конями-бледными»[138], бурцевыми, провалилась надолго, и так провалилась, что уже не смогла подняться до самых бесноватых времён Керенского, когда не только она, а вся русская интеллигентщина попыталась задрапироваться в изношенные партией рваные хламиды и снова была побита. На этот раз — русским бессмысленным и беспощадным бунтом.