Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

Мне часто необходимо было высказывать свои глубочайший интерес к совершенно иногда одинаковым сообщениям и делать «приятное лицо». Если же эти сообщения разнились, то надо было понять, почему именно и кто из двух передатчиков событий уклоняется от правды. Когда правда была выяснена и уклонившийся от истины был понят, требовалось своеобразное искусство, чтобы поставить его на место, ибо такой преувеличивающий или присочиняющий сотрудник мог бы понять или начать приходить к выводу, что у меня есть другой осведомитель в рядах членов той же организации. Для секретного сотрудника представлялось немаловажным выяснить личность информатора-конкурента, особенно из одной и той же организации, ибо если он по тем или иным причинам начинал чувствовать недоверие к себе, ему легко было попытаться переложить подозрения со своих на другие плечи. Вот почему нужна была чрезвычайная осторожность, чтобы не слишком явно показать каждому из своих секретных осведомителей свою полную осведомлённость.

Но вернёмся к повести о семинаристе и «Николаеве». Чтобы не дать «Николаеву» права заподозрить в семинаристе моего сотрудника, я дал ему понять, что женщина, очень близкая к семинаристу, живёт в Пензе, и что, по моим сведениям, он стремится сам перебраться в этот город, и что эта женщина состоит в числе секретных сотрудников у начальника Пензенского губернского жандармского управления.

Я рекомендовал «Николаеву» найти предлог для частной беседы с семинаристом, во время которой потолковать с ним о его намерении перебраться в Пензу. Семинаристу же я рекомендовал распространить слух о своём отъезде в Пензу по личным делам. Я напомнил «Николаеву», что семинарист занимал одно время положение довольно серьёзное с партийной точки зрения, состоя в 1905–1906 годах членом одного из местных эсеровских комитетов.

Не прошло недели, как семинарист был уже в Пензе и в распоряжении начальника местного губернского жандармского управления. Не знаю точно, насколько удачна была с розыскной точки зрения эта комбинация с преподнесением полковнику Николаеву столь ценного сотрудника. Подумать только: без хлопот получить в своё распоряжение уже проверенного секретного сотрудника, который сразу же по приезде начинает освещать для лица, заведующего политическим розыском, детали подпольной деятельности местного комитета!

События, однако же, развернулись иначе. Вскоре я начал получать совершенно секретные, доверительные и «в собственные руки» письма от начальника Пензенского губернского жандармского управления, в которых этот ловкач стал указывать мне, что в саратовской организации Партии социалистов-революционеров возникли слухи о предательстве, и по данным «очень серьёзной агентуры» (понимай, конечно, семинариста) в предательстве заподозрен такой-то. Тут же следовала фамилия одного из видных саратовских эсеров, которого, по-видимому, знал семинарист.

Я ответил, что я принял во внимание сделанное мне предупреждение. Копию своего письма ко мне полковник Николаев поспешил отослать для сведения директору Департамента полиции и в районные охранные отделения, которые, в свою очередь, обеспокоенные «провалом агентуры в Саратове», запросили меня, также доверительно и совершенно секретно, с зашифрованной в тексте фамилией заподозренного.

Не успел я ещё ответить на эти запросы, по существу только отнимавшие у меня время (ибо «доверительные» письма приходилось составлять и переписывать самому), как я снова получаю предупреждение от неугомонного пензенского начальника, в котором он уведомляет меня, что «весьма серьёзная» агентура указывает на то, что саратовские эсеры заподозревают в предательстве некоего «старика», находящегося в центре саратовской партийной организации, иначе говоря — самого Левченко, и… моего сотрудника «Николаева». Я понял, что мой семинарист крутит голову полковнику Николаеву, стараясь ошеломить его важными сведениями, чтобы надбавить себе цену.

Надо было положить конец этим «доверительным» сведениям, однако сделать это так, чтобы полковник Николаев не мог понять настоящего положения дел, и потому я засел за «доверительное» ответное письмо к нему. В этом письме, упирая главным образом на то, что семинарист, который, несомненно, по моему мнению, является информатором о саратовских делах, может несколько увлечься ролью разоблачителя и повредить себе в глазах своих партийных товарищей, навлекши сам на себя подозрения, я рекомендовал: осторожно, но настойчиво предложить ему заняться освещением порученного ему нами дела, т. е. освещением пензенского эсеровского подполья. Как и следовало ожидать, дальнейшие предупреждения меня о разных «предателях» в моём районе прекратились.

Уже после благополучно завершённой ликвидации Поволжского областного комитета, начатой мной с утра 1 января 1909 года (к полному огорчению чинов полиции и местного губернского жандармского управления, не могших провести этот день согласно традициям), я вынужден был объяснить директору Департамента полиции роль и поведение начальника Пензенского губернского жандармского управления в истории с задержкой им ящика нелегальной литературы на вокзале вопреки моим предупреждениям и в истории с вовлечением сотрудника на путь информатора о моей секретной агентуре.

На этот раз ловкач пострадал. Его устранили от должности начальника губернского жандармского управления. На этом настоял Департамент полиции, но зато я прибавил себе лишних врагов в штабе Отдельного корпуса жандармов.

К описываемому времени я приобрёл ещё другого осведомителя, гордившегося своей принадлежностью к Поволжскому областному комитету эсеров периода 1905–1906 годов. Сотрудник этот был ценный и по своим связям с некоторыми видными эсерами указанного времени, и по тем деньгам, которые я ему стал выплачивать (что-то около 200 рублей в месяц). Он проживал в описываемое время в провинции, т. е. в уезде, в имении своего отца, крупного торговца мясом. Я готовил этого сотрудника, так сказать, на смену, если бы какой-нибудь непредвиденный случай лишил меня «Николаева». При наличии же «Николаева» мой новый осведомитель был для меня пока почти бесполезен, хотя и давал некоторые интересные указания. Я сам, при создавшейся обстановке, не давал ему поручений, давал только деньги и держал его про запас.

В своей тактике по отношению к «Николаеву» я наиболее всего стремился предохранить его от провала, т. е. от заподозрения со стороны партийных товарищей при предстоящей вскоре ликвидации.

Не надо забывать, что при постоянных и длительных собеседованиях с глазу на глаз «Николаеву» выявлялась моя заботливость о нём, и, уверенный в том, что я не предам его и не совершу ничего такого, что мне было бы выгодно в смысле служебного успеха, но подорвало бы его положение как серьёзного и верного своей партии сочлена, он никогда ничего не скрывал от меня.