Наяву — не во сне - Ирина Анатольевна Савенко
«Теперь мне некуда деваться. Может быть, вы поможете мне устроиться на какую-нибудь работу здесь?» — заканчиваю.
Он снова, теперь уже довольно долго, рассматривает меня. И спокойно говорит: «Что-то мне в вас нравится. Пока еще не знаю что, но отпускать вас ни с чем мне не хочется».
И тут же звонит в филармонию, велит приготовить концертный зал — сейчас там будет прослушивание. Звонит и концертмейстеру — пусть приходит туда же.
И пошли мы с Сергеем Александровичем. Он прихватил с собой свою секретаршу и врио директора Дома творчества Масунову, худую, видать, самоуверенную даму лет сорока.
Я спела арию Тоски и какой-то романс. Спела вроде неплохо, несмотря на бессонную ночь и налетевший шквал волнений. Спускаюсь со сцены в партер, где сидят слушатели. Сергей Александрович без промедлений и комплиментов говорит мне:
«Могу предложить вам следующее: нашему областному Дому народного творчества нужен методист по музыке. Оформить вас на эту должность можно буквально с сегодняшнего дня, но тут оклад не полторы тысячи, как вам предлагали в филармонии, а всего лишь семьсот девяносто рублей, к тому же оплата квартиры, естественно, не предусмотрена, вам придется самой ее оплачивать. Это первое. Кроме того, через два месяца у нас будет открыт музыкальный лекторий, и первая же вакансия в нем будет ваша, это я вам обещаю. Дальше: вы можете сейчас же начать преподавать в нашей музыкальной школе рояль или вокал, в чем чувствуете себя сильнее, в педагогах у нас большая нехватка, школа недавно открылась. В общем, советую сегодня же оформиться на основную работу — в Дом творчества, а там обживетесь, встанете на ноги и сына к себе заберете. Надеюсь, мы с вами сработаемся».
Вот так сказал Сергей Александрович, и для меня слова его прозвучали как музыка. С того же дня я была зачислена в штат областного Дома народного творчества на должность методиста по музыке.
Что ж, кажется, дела мои устроились. Теперь все будет зависеть от меня, от того, как я проявлю себя на работе, удастся ли заработать столько, чтобы оплатить квартиру, прожить и, если сумею, вырвать Леню из цепких рук его родни.
Надо надеяться, надо жить, надо работать.
Послала в Киев письмо: затребовала из киевского загса копию Лениной метрики и получила ее.
Теперь, в случае неизбежности суда, я смогу доказать, что Леня — мой сын. К тому же есть этому свидетели, есть квитанции на регулярную высылку денег на имя Евы для Лени. Как-то будет, я должна добиться своего, только бы продержаться, не потерять силы.
Началась моя жизнь во Владимире. Познакомилась со своими сотрудниками. Масунова — прилично разбирается в искусстве, но характер у нее тяжелый. Секретарь — Нина, девушка лет девятнадцати. Библиотекарша тоже молоденькая. И еще — курьер. Все они после ухода Веры Дмитриевны, сидя на работе, занимались чем угодно — чтением, вязанием, но не своими прямыми обязанностями. Книги, ноты и разный методический материал, присланный из Москвы, лежит прямо на полу, занимает целый угол. Нераспечатанные пакеты.
Глядя на это разгильдяйство, припоминала добросовестнейших тружеников, окружавших меня в самые тяжелые дни войны в Сибири, и принялась рьяно наводить порядки.
Через месяц-полтора вызывает меня к себе Сергей Александрович и сообщает, что, как он обещал в первый день нашего знакомства, во Владимире открывается музыкальный радиолекторий и меня первую берут в качестве иллюстратора классической музыки. Я обрадовалась, принялась усердно заниматься с отличным концертмейстером филармонии Сергеем Ивановичем Левкоевым. И начали мы с ним иллюстрировать лекции по русской музыке, их писал для нас один из московских теоретиков. Начали с доглинкинских композиторов — Гурилева, Булахова, Варламова. И пошло, пошло...
По своему легкомыслию, я позабыла о мрачном предсказании новосибирского профессора — голос звучал, и слава богу. Но постепенно предсказание это все чаще напоминало о себе. Спою на репетиции одну, две, три вещи и чувствую — железная рука сдавливает горло все крепче. Наконец не могу петь совсем, вот сейчас сорвусь. Говорю концертмейстеру: «Не могу больше, устала». А он удивляется: «Так быстро?»
В Сибири я пела в основном несложные песни. Пела от случая к случаю — когда приглашали на концерт. А здесь ведь серьезная работа.
Лекция-концерт о Чайковском. Я должна спеть целых четыре вещи: арию Кумы из «Чародейки», «Канавку» из «Пиковой дамы» и два романса. Много, но что делать, авось сойдет.
Пою, рядом стоит диктор. Обе арии сошли благополучно. Начала петь романс — трудно, устала. Стараюсь изо всех сил, но нет, горло сдавлено, чувствую — сейчас оскандалюсь. Домучила первый романс, пишу диктору карандашом на нотах: «Больше петь не буду». Диктор в ужасе, умоляет жестами, но я убегаю из студии. Сразу домой, сразу — в постель. Всю ночь проревела и дала себе слово больше никогда не петь как профессионал.
На этом и кончилась моя певческая «карьера».
А в остальном все шло вполне благополучно. Поработала месяца три методистом, а фактически — кем угодно: получилось так, что приезжающие на консультацию из области руководители самодеятельности обращались только ко мне. И вот в конце года Сергей Александрович сообщает мне, что хочет перевести меня на должность директора Дома народного творчества.
«Фактически вы уже выполняете обязанности директора, и лучшего мне не надо».
Я пугаюсь: «Но вы же знаете, Сергей Александрович, что я репрессирована, только что из ссылки. Как же вы думаете провести меня на эту должность?» — «Я вчера завел речь о вас на заседании обкома,— отвечает Сергей Александрович.— Да, были там разговоры на тему, которой вы сейчас коснулись, но я ответил: «У нее — золотая голова и золотые руки, и если кто сможет наладить работу Дома творчества, так только она». В ближайшие дни этот вопрос будет окончательно решен — почти наверняка в вашу пользу».
Разумеется, мне были приятны эти слова, и я перестала возражать. Вскоре меня провели приказом на должность директора областного Дома народного творчества
Работала я много — и на основной должности, и в музыкальной школе, где у меня было пять учеников по вокалу. Трудно было, но и отрадно. Работа в полном смысле слова окрыляла меня, и откуда только силы брались после всего пережитого?
Было даже так, что, заболев, Сергей Александрович дважды просил меня принять новый спектакль в драмтеатре.
Конечно, я волновалась, но все сходило благополучно, худрук благодарил меня за «ценные замечания».
Собираю у себя молодых актеров театра (они, бедные, получают мало, живут впроголодь, ведь цены бешеные), отправляю их в командировки по районным клубам и Дворцам
