Царь Иоанн IV Грозный - Александр Николаевич Боханов
Стефана Кобылина-Мокшеева по царскому приказу постригли и отправили в Спасо-Каменный монастырь на Кубенском озере, а затем перевели на Соловки, где он и закончил свои дни под именем инока «Симеона». Вполне вероятно, что когда у соловецкой братии явилось желание составить список Жития Филиппа, который на Соловках всегда почитался, то Симеон и стал тем свидетелем, который и давал пояснения «очевидца». У разжалованного должностного лица, лишенного вполне благоустроенного мирского жизненного уклада и вынужденного, по воле Царя, проводить годы «на краю свету», были более чем веские основания питать ненависть к Иоанну Грозному.
Имя Митрополита Филиппа не раз использовалось в определенных общественно-политических интересах. Этим именем, как «сокрушительной кувалдой», враги Первого Царя размахивают уже не одно столетие. Следует особо подчеркнуть, что некоторые страницы Жития были написаны на основе сведений князя Курбского из его пасквильной «Истории о Великом князе Московском». Думается, что в агиографии это исключительный случай, когда в качестве источника используется заведомо недобросовестная информация, а точнее говоря – политический памфлет. Сошлемся только на несколько эпизодов «мучений» Филиппа, которые потом стали чуть ли не «хрестоматийными». Наличествуют они в житийных текстах, ну и конечно же кочуют из книги в книгу у разных «историков».
Первый случай относится ко времени заточения Филиппа в монастыре после снятия сана. Иоанн приказал бывшего Митрополита «оковать по рукам, ногам и чреслам претягчайшими веригами, ввергнуть в узкую и мрачную темницу». Проходит немного времени, и Царь «посылает своих советников посмотреть, не умер ли епископ». Оказалось, что он не только жив, но и освободился от оков и стоял с поднятыми руками и «пел псалмы».
Тогда «разгневанный Царь» приказал «лютого голодного медведя впустить в темницу к епископу и запереть их». Тут Курбский делает ремарку, которая должна удостоверить подлинность происшествия: он это «слышал от свидетеля-очевидца». Далее случилось непредставимое; обуреваемой жаждой крови Царь наутро пришел в узилище и узрел епископа, стоящего на молитве, а медведь, «как кроткая овца, лежал в одном углу темницы».
Замечательно «разукрашена» у Курбского и финальная «сцена», когда в Отроч монастырь в келью к Филиппу прибыл посланец Царя с просьбой простить и вернуться на Митрополию. В ответ на это прозвучал обличительный монолог по адресу Самодержца: «Если обещаешь покаяться в своих грехах и прогнать от себя этот полк сатанинский (имеются в виду опричники. – А.Б.), собранный тобой на пагубу христианскую, а именно тех, кого называют кромешниками или опричниками, я благословлю тебя и на престол мой, послушав тебя, возвращусь. Если же не сделаешь этого, будешь проклят в этом веке и в будущем вместе с кровоядными твоими кромешниками, во всех преступлениях тебе помогающих»[549].
У Курбского есть и некоторые другие, столь же «смачные» эпизоды, но, думается, и приведенных достаточно, чтобы уяснить всю злобную лживость вышеуказанного. Тут не требуется никакой подробный «источниковедческий» анализ, чтобы понять, что все это – выдумки беглого князя. Упоминание о каких-то безымянных «очевидцах» дела не меняет; это обычный прием у всех фальсификаторов. Представьте картину: некий «информатор» (или их группа; ведь когда лгут, то здравый смысл, что называется, «отдыхает») бежит в Литву, сообщает Курбскому свои «сведения», а затем возвращается на Русь, чтобы незримо присутствовать в келье Филиппа в монастыре! Бред, да и только.
О чем же можно говорить без всякого ернического налета, так это о том, что лексика и стилистика некоторых фрагментов Жития Филиппа очевидным образом совпадает со стилистикой, словами и фразами из «обличительных творений» князя Курбского. К сожалению, нельзя не признать, что при составлении Жития использовался этот заведомо фальшивый источник.
Трудно не заметить, что история размолвки и разрыва между Митрополитом и Царем искажена. Совсем не доказано, что «обличительные речи» Митрополита Филиппа при церковных церемониях стали тому причиной. Некоторые из этих речей зафиксировали немцы Таубе и Крузе, но сами они слышать и видеть ничего не могли, так как являлись лютеранами, и в православном священнодействии принимать участия не имели возможности. Потому характер самих «речей», их историческая подлинность вызывает серьезные сомнения.
Вполне возможно, что история разрыва между Царем и Первосвященником развивалась совершенно иначе. На Филиппа «ополчились» влиятельные церковные иерархи и даже сам духовник Царя священник Благовещенской церкви Евстафий. Причины этого разбирать нет возможности; тут наличествует целая гамма предположений. Но сам факт можно признать установленным. Именно они сообщали Царю нелицеприятные сведения, слухи и сплетни о Филиппе, почему Царь и учредил дознание. И оно подтвердило эти наветы, а затем последовали карательные меры. Через некоторое время Иоанн понял лживость обвинений, но Святитель к тому времени уже преставился. И заглаживая вину отца, его сын Федор Иоаннович в 1595 году разрешил перевезти тело Филиппа в родную для него Соловецкую обитель из Отроч монастыря, где он и стал почитаться братией.
Сама процедура прославления Филиппа в ранге общечтимого святого и последующая «мода» на него, в определенной степени вытекали из общеисторического ситуационного контекста. Царь Алексей Михайлович (1629–1676), воцарившийся в 1645 году, с детства отличался необычайным религиозным рвением. Никто не знает, когда произошло его знакомство с Житием Митрополита Филиппа, но оно произвело на него неизгладимое впечатление. Мысль перенести мощи Святителя Филиппа из Соловков в Московский Успенский собор, принадлежала будущему Патриарху Никону, который тогда был «особинным другом» Царя. Никон получил постриг на Соловках в 1643 году, много лет провел в той достославной обители и прекрасно знал судьбу Филиппа. В указанное же время (начало 1652 года) Никон носил сан Митрополита Новгородского, а 22 июля 1652 года стал Патриархом Московским.
Весной 1652 года Никон, по согласию Царя и Патриарха Иосифа (1642 – 15 апреля 1652), отбыл на Соловки и привез в Москву мощи Филиппа, которые были встречены в Москве необычайно торжественно. С Никоном Алексей Михайлович отправил на Соловки «моленную грамоту», в которой обращался к Филиппу как к живому и просил простить «согрешение нашего прадеда», учиненное «пред тобою неудержимою яростию, по влиянию зависти. Твое негодование на него выставляет и нас участниками в преступлении его». Из текста видно, что Алексей Михайлович уже хорошо знал Житие Филиппа, веря в правоту приводимых данных беспрекословно. Но а как же было не верить Житию?
Когда летом 1652 года взошел на патриарший Престол Никон, то почитание Филиппа стало всеобщим московским ритуалом. Как писал находившийся в то время в Москве
