Царь Иоанн IV Грозный - Александр Николаевич Боханов
Как справедливо заключил Митрополит Иоанн (Снычев), «если уж говорить о “строго научном подходе”, то нет вообще никаких доказательств, что многочисленные “обличительные” речи Митрополита (Филиппа. – А.Б.), приводимые в различных его житиях, были им вообще когда-либо произнесены»[533]. Действительно, документального подтверждения их подлинности не существует.
Нет никаких оснований сомневаться, что Иоанн Грозный был не менее богословски образованным, чем Первоиерарх. О его понимании смысла царского служения ранее же много говорилось, и повторяться нет необходимости. Он прекрасно знал и помнил историю вождя Моисея и его старшего брата Первосвященника Аарона, которым Господь ссудил разные предназначения, а первую – именно Моисею, запретив Аарону заниматься мирским делами. И как когда-то Моисей вел народ свой в Землю Обетованную, наперекор протестам и злоумышлениям, вопреки отступлениям Первосвященника Аарона, так и Иоанн хотел вести народ свой в «обитель благочестия», мечтал видеть Россию благоустроенным Государством-Церковью. Но его не понимали, ему мешали, он сам искушался, и его искушали. Не понял и не принял его порыва и его устремлений и благочестивый Филипп. Как заметил исследователь, «Филипп нарушил клятву “не вступаться в опричнину” и должен был понести наказание»[534].
Уместно подчеркнуть несколько моментов царского мировоззрения, отраженных в его письме Курбскому летом 1564 года. «Власть священника и управителя с царской властью несовместима… Священническая власть требует строгих запретов словом за вину и зло; царской же власти позволено действовать страхом и запрещением и обузданием, и строжайше обуздать безумие злейших и коварных людей… И разве достойно царя, если его бьют по щеке, подставлять другую! …Как же царь может управлять царством, если пропустит над собой бесчестие? А священникам подобает смирение»[535].
В житийной литературе после «второго обличения» приведен какой-то невнятный эпизод. После того как «диалог» Царя и Митрополита завершился, тут же в храме некий «благообразный отрок», подготовленный «врагами Филиппа», озвучил «самую гнусную клевету». Что именно это была за «клевета», не ясно, но существуют какие-то туманные намеки на то, что Первоиерарх был обвинен «в волшебстве». После этого якобы архиепископ Новгородский Пимен бросил упрек Филиппу: «Царя укоряет, а сам творит такие неистовства». Имя «отрока», озвучившего «гнусную клевету», не названо, но как явствует из дальнейшего, он покаялся – и Митрополит его простил.
Между концом марта и концом июля 1568 года противостояние между Царем и Первосвященником никак не давало о себе знать, а следующий эпизод произошел 28 июля. Повод был незначительный, но Митрополит использовал его для нового, третьего публичного обличения Самодержца. Во время крестного хода в Новодевичьем монастыре у святых ворот Филипп увидел (якобы увидел!), что один из опричников стоял в тафье[536]. Тут же последовал укор Государю, что «чтение слова Божия следует слушать христианам с непокрытою главою, а откуда взяли агарянский (мусульманский. – А.Б.) обычай предстоять здесь с покрытыми главами?».
Царь тут же спросил: «Кто это?», оглянулся вокруг, но ничего предосудительного не увидел, «потому, что виновный успел уже снять ее. Царю сказали, что Митрополит говорит неправду». Далее, как повествует Житие, «Иоанн вышел из себя, всенародно поносил святителя и называл лжецом, мятежником и злодеем»[537]. Опять же якобы после этого Царь «принял твердое намерение низложить Филиппа». Вся эта история выглядит скорее легендарно-неправдоподобной, чем подлинной. Кто все это фиксировал, кто заглядывал «в душу Царя» и определял, когда он принял «твердое намерение» низложить Филиппа, почему такая мысль ему пришла на ум только после случая со скуфейкой, а раньше такого желания у него не было? Подобные вопросы тонут во мраке неизвестности…
Известно доподлинно другое. Иоанн Васильевич, прежде чем низлагать Первосвятителя, потребовал провести расследование обвинений Филиппа в «неподобающем поведении». На Соловки была отправлена целая комиссия, которую возглавляли: Суздальский епископ Пафнутий, архимандрит московского Спасо-Андроникова монастыря Феодосий и князь Василий Темкин. По всей видимости, обвинения в «ужасном» поведении касалось времени игуменства Филиппа в Соловецком монастыре. Ничего не известно о том, какие конкретные сведения, дискредитирующие Митрополита, были добыты в ходе расследования. В Житии только сухо сообщается, что лаской, угрозами и дарами удалость найти «лжесвидетелей на Митрополита». Причем среди таковых оказались не только простые иноки, но ученик и последователь Филиппа игумен Паисий.
Как говорится в Житии, «записав клеветы и взяв с собой клеветников» (десять монахов и игумена), царские посланцы отбыли в Москву, где 4 ноября 1568 года был открыт церковный собор. На этом соборе Филиппу были предъявлены «клеветнические обвинения», суть которых не пояснена, а главным обвинителем выступил игумен Паисий. Далее по Житию: «Выслушав обвинения, святитель Филипп оправдываться не стал, а только сказал: «Государь! Ты думаешь, что я тебя боюсь или боюсь смерти? Нет, лучше быть неповинным мучеником, чем молча переживать ужасы беззакония!»[538] Ответ, достойный Иоанна Златоуста[539].
Беда в том, что аутентичность приведенных слов, как, впрочем, и всей истории с собором, никем и никогда не была документально подтверждена. Тут действительно приходится верить на слово, но неизвестно, на чье именно. Недоверие к исторической осведомленности автора (авторов) Жития только возрастает после следующего пассажа, из которого следует, что через два дня Герман Казанский, «единственный защитник» Филиппа на соборе, «был зарублен опричниками». Ранее уже говорилось о смерти Германа, который не был зарублен, а умер в Москве от эпидемии чумы. Первым злобную басню о том, что «Германа зарубили» озвучил пасквилянт Курбский, о чем уже упоминалось…
Филипп был отрешен от сана соборным определением 4 ноября 1568 года, и хотя о ходе самого собора мы знаем только из куцых и противоречивых сведений Жития, но это обстоятельство можно считать бесспорным[540]. В этой связи сколько угодно можно произносить гневных слов о том, что священничество и монашество «испытывали» давление и «запугивание» – правда, никто тут никаких сведений никогда не привел, но тем не менее факт соборного решения остается непреложным фактом.
Иоанн Васильевич соблюдал в «деле Филиппа» всю каноническую процедуру. Как высший земной блюститель правоверия в стране, после получения сведений о «порочности» Митрополита, он организовал следственные действия, а затем вынес вопрос на соборное определение. Говорить о том, что повелитель «жаждал» ниспровержения Митрополита, «заставлял» и «принуждал» иерархов, священников и монашествующих «порочить» Филиппа, конечно, можно, но при одном условии: совершенно не учитывая документальную первооснову, которая эти ходульные тезисы никак не подтверждает.
Первая редакция Жития Филиппа относится к самому концу XVI века, и, как уверял Митрополит Макарий, было «написано неизвестным в Соловецком монастыре по поручению игумена и братии»[541]. После прошедших событий прошли десятки лет. Само по себе в том нет ничего удивительного:
