Царь Иоанн IV Грозный - Александр Николаевич Боханов
Есть несколько сюжетов в Биографии Грозного Царя, которые мусолят и мусолят без устали несколько столетий, навешивая при этом обязательно уничижительные ярлыки на Венценосца: «кровопийца», «тиран», «убийца», «деспот», но и непременно самое оскорбительное – «враг Церкви».
Две истории здесь особо показательны. Первая касается Святителя Митрополита Филиппа (1507–1569), а вторая – Преподобного Корнилия Печерского (1501–1570). К ним теперь и обратимся.
22 марта (по другим данным 21 марта) 1568 года Митрополит Филипп публично поднял свой голос против преследования Царем неугодных. Обещание не вмешиваться «в дела Государевы», данное при вступлении на Митрополию, если и не было забыто, то теперь уже не имело значения. Митрополита многие просили о заступничестве, надо думать, и родственники тоже. Существует туманное предположение, что еще ранее Митрополит тайно беседовал с Царем, пытаясь отвратить его от казней и проявить милость, но, как говорится в Житии, «слова его только раздражали Царя». Тогда Митрополит выступил с открытым обличением Самодержца с паперти церковной. Дело происходило в Успенском соборе Московского Кремля.
Циркулируют несколько вариантов текста этого обличения, что уже само по себе свидетельствует о «художественном творчестве» составителей житий Филиппа[526]. Причем, изложив обширный диалог Царя и Митрополита, некоторые авторы уверенно заявляют, что «таковы были эти беседы с Царем наедине»[527]!!! Приведем полностью начало публичной речи Филиппа по варианту Митрополита Макария (Булгакова).
«О, державный Царь! Ты облечен самым высоким саном от Бога и должен чтить Его более всего. Тебе дан скипетр власти земной, чтобы ты соблюдал правду в людях и царствовал над ними по закону: правда – самое драгоценное сокровище для того, кто стяжал ее. По естеству ты подобен всякому человеку, а по власти подобен Богу – как смертный, не превозносись, а как образ Божий, не увлекайся гневом. По справедливости, властелином может назваться только тот, кто сам собою обладает и не работает позорным страстям. От века не слыхано, чтобы благочестивые цари волновали свою державу, и при твоих предках не бывало того, что ты творишь, у самих язычников не случалось ничего такого…»
Царь прервал обличительную тираду восклицанием: «Что тебе, чернецу, до наших царских советов? Того ли не знаешь, что мои хотят меня поглотить». Далее начался уже диалог: нелицеприятные слова Филиппа прерывались восклицаниями Иоанна. Они тоже приводятся в разных «редакциях», но если их суммировать, то получается следующий царский текст (по Макарию): «Одно тебе говорю, отче святой: молчи, а нас благослови действовать по нашему изволению… Владыка святой, восстали на меня друзи мои и искрении мои ищут мне зла… Филипп, не прекословь державе нашей, да не постигнет тебя мой гнев, или сложи свой сан»[528].
Филипп конечно же не держался за свой сан и его не желал; благочестивый «отец духовный», наверное, готов был последовать примеру своего предшественника Афанасия. Все это можно предположить с большой долей вероятности. Наставляя же «на путь истинный» Богом венчанного повелителя, Первоиерарх вышел за пределы собственно духовного наставления. Если верить тексту Жития, то рекомендации Митрополита именно и были такого рода. «Государь, тебе говорят неправду и лукавство; приблизь к себе людей, желающих советовать тебе доброе, а не льстить, и прогони говорящих тебе неправду».
«Диалог» завершился фактически приговором Царю в вероотступничестве. «Если для тебя ничего не значат каноны[529], делай как хочешь». Для Иоанна Васильевича канон означал непререкаемую истину, и Филипп, давно знакомый с ним, не мог того не знать. Услышав же подобное, «Царь вышел в страшном волнении… Но Царь не хотел нарушать церковных уставов»[530].
Итак, даже ненавистники Царя из числа авторов Жития признали, что Самодержец «не хотел нарушать» церковную традицию. Он мог своей волей, одним, что называется, мановением руки сместить Первоиерарха. Из пяти Митрополитов, предшественников Филиппа, трое: Варлаам (1511–1521), Даниил (1521–1539) и Иоасаф (1539–1542) были удалены с кафедры по воле государственной власти. Великий князь Московский традиционно не только предлагал церковному собору Митрополита, но и мог инициировать его снятие.
Иоанн Васильевич этого не сделал, хотя скажи он хоть слово своим верным опричникам, и Филипп тотчас бы «исчез из поля зрения», но Царь надеялся на примирение. Однако мира между Царем и Митрополитом не наступило – и через несколько дней это обнаружилось со всей печальной очевидностью. Царь снова пришел на богослужение и, подойдя к Филиппу, три раза (!!!) просил его благословения, но «святитель ничего не ответил». Только после того, как «бояре» воззвали к Митрополиту, он «взглянул на Иоанна» и произнес: «Царь благой, кому поревновал ты, приняв на себя такой вид и изменил свое благолепие? (Иоанн Васильевич был в простом черном облачении. – А.Б.) Убойся суда Божия: на других закон ты налагаешь, а сам нарушаешь его. У татар и язычников есть правда – в одной России нет ее; во всем мире можно встречать милосердие, а в России нет сострадания даже к невинным и правым. Здесь мы приносим Богу Бескровную Жертву за спасение мира, а за алтарем безвинно проливается кровь христианская. Ты сам просишь прощения во грехах своих пред Богом, прощай же и других, согрешающих пред тобой».
Центральная часть данного обличительного монолога была целиком взята из писаний немцев-лазутчиков Таубе и Крузе, тех самых, которые, покинув Русь, обратились с призывом в 1572 году к герцогу Курляндскому Готхарду Кетлеру завоевать с «Божией помощью Русское государство», так как «нет причин бояться бедных, раздетых, бессильных людей»[531]. Нечего сказать, «достойный» источник для житийной литературы!
Иоанн будто бы в ответ воскликнул: «О, Филипп, нашу ли волю думаешь изменить? Лучше было бы тебе быть единомышленным с нами». Этот призыв не возымел действия. Митрополит продолжал: «Тогда суетна была бы вера наша, напрасны и заповеди Божии о добродетелях. Не о тех скорблю, которые невинно предаются смерти, как мученики; я скорблю о тебе, пекусь и о твоем спасении»[532].
Напомним, что эти «речи» воспроизводились безымянными авторами житий через десятки лет после события, но если во «втором обличении» прозвучали действительно вышеприведенные слова или близкие к ним по смыслу, то это было неслыханно. Филипп обращался к Царю как к простому прихожанину, без учета его исключительного сана. Он просил «миловать невинных», уверенный, что к числу таковых относятся все пострадавшие от царского меча. Митрополит утверждал, что Русь
