Девочка с Севера - Лия Геннадьевна Солёнова
– Ой, девчонки, боюсь я за неё. Пойду посмотрю, что она делает.
Открыла дверь в процедурную комнату, а там на верёвке, закреплённой на фрамуге, висела Лина. Подруга закричала, прибежали другие медсёстры. Лину сняли, откачали, вызвали скорую помощь, которая отвезла её в институт имени Склифосовского. Там она пробыла несколько дней и вернулась в общежитие. После этого случая жилплощадь ей всё равно не дали. Более того, начальство стало смотреть на неё косо. Спустя несколько лет Лина всё же получила отдельную квартиру, но не от онкологического центра. Вышло правительственное постановление о том, что солдат, пропавших без вести на войне, приравнивают к погибшим. До этого они таковыми не считались, их семьи не получали пенсии и не имели никаких льгот. А тут такое счастье: наконец уравняли в правах! Отец Лины стал считаться погибшим. К юбилейной дате Дня Победы вышло постановление об обеспечении семей погибших квартирами. Лина стала хлопотать и получила квартиру. Из онкоцентра она ушла работать в другое медицинское учреждение. Это случилось уже после того, как, прожив пять лет в общежитии, я покинула его.
Лина вышла замуж за парня, у которого была комната. Они обменяли её однокомнатную квартиру и его комнату на двухкомнатную квартиру. Лина родила сына, но семейная жизнь не сложилась. Они с мужем расстались. Лина воспитывала сына одна, души в нём не чаяла. По её словам, у неё рос умный, красивый, самостоятельный мальчик, занимался спортом – дайвингом. Мальчик вырос, женился на стриптизёрше, которая родила ему сына. Чтобы заработать денег, сын Лины уехал в Америку, где работал стюардом на круизных лайнерах. Денег много не заработал, а жену потерял. Она без него времени зря не теряла, крутила романы. После его возвращения на родину они развелись. Сын Лины стал выпивать, чем дальше, тем больше. Сейчас не пьёт, но здоровье разрушено, получает пенсию по инвалидности, а его бывшая жена живёт в роскошном доме на Рублёвке. Лину я иногда встречала около метро. Она торговала кофточками, которые покупала на оптовом рынке и перепродавала их, немного накрутив цену. Потом этот бизнес оставила, т. к. менту надо было платить сто рублей в день за то, чтобы не гонял, а она столько не зарабатывала. Вот такая у Лины сложилась жизнь, которая всё время била и продолжает бить её по темечку. Последнее, что я знаю о ней: её дочиста обобрали какие-то жулики-юристы, коих расплодилось сейчас видимо-невидимо, выманив у неё все накопленные невероятной экономией деньги.
Тамара родом была из Подольска, где жила её мать. Тамара была старше нас всех, ей было за тридцать. Работала она в отделении анестезиологии. К ней часто приходили подруги из её отделения. Позднее одна из них, выйдя замуж, познакомила её с приятелем своего мужа. Он был много старше Тамары, которой к тому времени было около сорока лет. Сложилась счастливая семья. Они с мужем провели какие-то обмены жилплощади, в результате чего у них образовалась трёхкомнатная квартира рядом с метро «Коломенская», т. е. близко от онкологического центра. У мужа была машина «Волга», которую Тамара тоже водила. Когда я уже давно не жила в общежитии, встречала иногда Тамару в рентгеновском отделении, где та работала последние годы жизни. Она была довольна своей жизнью, которая, к сожалению, продлилась недолго: скоропостижно умер муж. Сама Тамара умерла спустя несколько лет после этого от рака.
Людмила была родом с юга России. Там у неё остались пожилые родители. Она окончила фармацевтический факультет 1-го московского мединститута. Возвращаться домой ей не захотелось, и как-то удалось устроиться химиком-аналитиком в одну из московских аптек. Из-за возможности жить в общежитии она работала на полставки в аптеке онкоцентра. Полдня она работала у нас, потом ехала работать на полную смену в городскую аптеку где-то в районе Курского вокзала, т. е. работала весь день от зари до зари. Через какое-то время устроилась на полставки тоже химиком-аналитиком ещё в одну городскую аптеку. Мы недоумевали: зачем так себя изнурять? На себя денег она много не тратила. У неё на это просто времени не было. Была из породы людей, готовых отдать последнюю рубашку ближнему, а иногда и не совсем ближнему. В этом отношении временами на неё даже какая-то блаженность накатывала. Люда доработалась до того, что её психическое состояние стало вызывать тревогу у всех. Закончилось это тем, что в нашу аптеку под видом профосмотра пригласили психиатра из соседней психиатрической больницы. Побеседовав с Людой, он отстранил её от работы. Ей была нужна срочная госпитализация в психиатрическую больницу. Поначалу Люда скандалила, категорически отказываясь от госпитализации. Руководство аптеки заявило, что до работы её не допустит. Ей пришлось-таки согласиться лечь в больницу, где она пробыла месяц. Я не помню, кто сообщил об этом родителям. Наверное, врачи. У нас появился её отец, с тем чтобы забрать Люду домой. Пожилой полный мужчина с одышкой. Тяжело переживал историю с дочерью. Прожил у нас неделю, навещая её в больнице и общаясь с лечащим врачом. Люду выписали, но уезжать с отцом она категорически отказывалась. Отец уговаривал, со слезами умолял ехать. Она в сильном возбуждении бегала по комнате, не находя себе места. У неё дрожали руки.
Не знаю, то ли она утрировала своё состояние, играя на публику, то ли на самом деле ей было плохо. Отец понял, что в таком состоянии она не может ехать, и отвёл её назад в больницу. Вернулся в слезах. Уехал один, раздавленный горем. Через двое суток мы получили телеграмму. Он умер в поезде, не доехав немного до своего города. Мы с соседкой пошли в больницу, показали телеграмму врачу. Нам не хватило духу сообщить Люде о смерти отца. Сказали, что отец тяжело заболел и ей надо срочно ехать. Купили билет на самолёт, проводили на аэродром в Быково до трапа самолёта. Люда молчала, но была собранна, никаких слёз. Похоже, она догадывалась, что положение хуже, чем
