Девочка с Севера - Лия Геннадьевна Солёнова
– Ну, это не причина для развода, – сказал он.
С одной стороны, мне не хотелось навешивать на Володина вымышленные грехи, что было бы верхом неблагодарности с моей стороны, а с другой стороны, нужна была веская причина для развода. Отец Инны помог составить такое заявление, которое не оскорбляло чувства Володина и вполне обосновывало развод. Судья, безуспешно попытавшись примирить, всё-таки развела нас. При этом чувствовалось её негативное отношение к Володину, которого она, по-видимому, сочла виновником распада семьи.
По штатному расписанию я числилась техником-химиком в кабинете лекарственных форм, но там и двое работников не были особенно загружены работой, поэтому меня определили ассистентом в аптеку, где работы всегда было навалом. Когда я проработала в аптеке три года, неожиданно дирекция решила создать научную лабораторию технологии лекарственных форм для разработки лекарственных форм химиотерапевтических препаратов: таблеток, растворов для инъекций и пр. Кабинет лекарственных форм вместе с персоналом, включая меня, отходил к этой лаборатории. Появился заведующий лабораторией, Лопатин Пётр Вячеславович, который вызвал меня, потребовал мою институтскую зачётку, просмотрел её, остался доволен. Сказал, что скоро начнётся научная работа, которой я тоже буду заниматься. Я обрадовалась, т. к. работу в аптеке никак не назовёшь творческой. Мне очень хотелось заниматься чем-то новым, интересным. Правда, смущала личность заведующего. Мир тесен, а Москва и подавно. Без труда выяснили, что он собой представляет. Во-первых, он не был технологом: кандидатскую диссертацию защитил на кафедре организации фармацевтического дела, да и то не с первого раза. По существу, не специалист по той проблеме, которую собирался разрабатывать. Во-вторых, как человека его характеризовали не лучшим образом.
Время шло, он обещал и обещал, что вот-вот на днях, а то и раньше меня переведёт в лабораторию, но переводить не спешил. Я поняла, что он так и будет тянуть кота за хвост. Видимо, у него был уговор с управляющей аптекой, которая не хотела лишаться работника. Соседка по общежитию, работавшая в отделе академика Льва Манусовича Шабада, сказала, что отделу срочно нужен лаборант. Я пошла туда, поговорила и написала заявление о переводе в этот отдел. И тут на меня обрушились, с одной стороны, лестные предложения, а с другой – репрессии. Лопатин пообещал, что прямо со следующей недели переводит меня в лабораторию. Управляющая аптекой предложила мне дополнительные полставки, о чём я её раньше просила, а она говорила, что мне как технику-химику не положено. Оказалось, всё решаемо. Когда я ото всего этого отказалась, начальник отдела кадров пригрозил, что в случае перехода в отдел Шабада меня выселят из общежития, которое предназначено только для работников клинических подразделений. Вот это была серьёзная угроза! Причём если я останусь в лаборатории технологии лекарственных форм, то из общежития меня не выгонят. Где логика? Это же тоже научное подразделение! В конце концов всё утряслось. Меня оставили в общежитии. Я стала работать лаборантом в отделе Шабада, и, как оказалось, это стало местом моей работы на всю оставшуюся жизнь.
Онкологический центр и жилые дома для его сотрудников были построены на месте совхозных садов. На территории центра с той поры сохранилось несколько больших яблонь, которые плодоносят до сих пор. А тогда под окнами домов был большой вишнёвый сад, за ним до нынешнего проспекта Андропова раскинулся яблоневый сад. Весной в садах вовсю заливались соловьи. В яблоневом саду мы летом загорали. Теперь на месте садов дома, Институт ревматологии, Центр психического здоровья. На противоположной стороне тоже были сады. От Каширского шоссе до музея в селе Коломенском шпалерами стояли яблони, кусты смородины и крыжовника. От музея до Каширского шоссе шла деревня Садовники, тоже вся в садах. За Борисовскими прудами, где сейчас громадный район Орехово-Борисово, были сады, поля. Само Каширское шоссе было узким, двухполосным, а на обочине непролазные кусты и берёзовая аллея. На работу мы бежали по узкой тропинке, протоптанной в густой траве.
Первый этаж пятиэтажного дома отвели под общежитие для медсестёр. Начальник отдела кадров, пообещав мне общежитие, сказал:
– Общежитие мы вам дадим, но без прописки в нём. У вас же есть московская прописка. Не стоит менять постоянную московскую прописку на прописку в общежитии.
Я понимала, что лицам с московской пропиской общежитие не положено. Да к тому же я на тот момент была не разведена. Закрыв на это глаза, место в общежитие мне дали из-за бедственного положения с кадрами в аптеке. У меня была собственная причина оставить прежнюю прописку. А вдруг я бы не удержалась на новой работе, и что тогда? Выметайся из общежития неизвестно куда с ликвидированной пропиской? Жизнь в общежитии существенно облегчала моё финансовое положение: плата за койку была всего три рубля в месяц.
В доме были двухкомнатные и трёхкомнатные квартиры. В нашей двухкомнатной квартире было пять человек. Восьмиметровую комнату занимала я с медсестрой по имени Лина. Так она звалась, хотя полное её имя было Елена. В большой комнате (18 квадратных метров) жило три человека: медсестра Тамара, Софья – биолог, работавшая старшим лаборантом, и Люда, работавшая на полставки химиком-аналитиком в аптеке. Лина оказалась хорошей соседкой, искренней, неболтливой и не сплетницей. В нашей комнате стояли две кровати, небольшой стол, комод и тумбочка. Так что разойтись в комнате, не задев друг друга, мы с Линкой могли только потому, что в то время обе были очень худенькими.
Лина была круглой сиротой. Отец пропал без вести на войне, мать давно умерла. У неё была в Москве какая-то тётка. Лина о ней говорила неохотно, навещала её очень редко. Приезжала от неё всегда в плохом настроении. Видно, тётка добротой не отличалась. Помощи ей было ждать не от кого. Она была опытной медсестрой, работала на полторы ставки, иногда подрабатывала, делая уколы. Один укол стоил рубль. Хорошо вязала и меня научила, что позднее мне очень пригодилось в семейной жизни. Лина вязала себе и на продажу кофты, т. е. всегда была при деле. В общем, вертелась. На что-то надо было жить, одеваться, покупать косметику. Одеться хотелось модно, а уж без макияжа она, бывало, ведро мусорное не вынесет.
Я с Линой легко уживалась, несмотря на её непростой характер. Она могла вспылить на ровном месте, но была отходчива. Эмоциональность чуть было не привела её к гибели. Онкологический центр расширялся. На противоположной стороне Каширского шоссе начали строить новые клинические корпуса. За ними строили дома для сотрудников. Медсёстры, постоянно прописанные в общежитии, рассчитывали
