Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев
После этого я пошел в Нортумберленд-хаус, встретился с доктором там & договорился, чтобы машина с 2 санитарами прибыла на Компэйн-гарденс этим же вечером. Машина пришла около 10 вечера. <…>
Возглавляет клинку д-р Диллон & его помощник д-р Эдвардс.
Оплата 6 гиней в неделю плюс £1 в месяц за стирку»[589].
Поговорив со слугой, помогавшим Вивьен по дому, Морис решил, что ее «припадки» могли объясняться ее привычкой накапливать большие запасы лекарств, а затем принимать все сразу.
Нортумберленд-хаус, куда поместили Вивьен, находился на северной окраине Лондона. «Поздний георгианский стиль» (1821): три этажа в средней части, два двухэтажных крыла. В 1829 году здание было преобразовано в частную клинику для психически больных пациентов. Она могла принимать сорок пациентов, мужчин и женщин. Каждому предоставлялась комната около 10 квадратных метров, с окном и камином. Комнаты женщин находились внизу. Двери выходили в общий коридор. В 1877 году были добавлены ванные и индивидуальные туалеты.
Вивьен предстояло находиться там девять лет. В сентябре 1938 года она попыталась бежать. По действовавшему тогда закону (Lunacy Act, 1890) докторам надлежало показать, «что она является лицом, не способным более исполнять свой долг в связи с нездоровым состоянием ума». Существовали ассоциации помощи принудительно помещенным в лечебницы пациентам. Если пациенту удавалось бежать и провести не менее шести недель на свободе, врачебный акт о принудительном лечении терял силу. Сотрудница аптеки Вивьен входила в такую ассоциацию. По договоренности с Вивьен она ждала в назначенный час в кафе, чтобы помочь ей скрыться. Вивьен рассчитывала самостоятельно покинуть клинику, но вместо нее появились другие люди и сообщили, что она не придет, после чего всякая коммуникация между ними оборвалась[590].
Едва ли не единственным человеком, который все девять лет посещал больную в клинике, была жена Дж. Фейбера Энид.
Вивьен скончалась в Нортумберленд-хаусе в 1947 году.
Глава тринадцатая. Поэт Чистилища
1
Двадцатого мая 1936 года в издательстве Фейбера состоялся прием для сотрудников «Крайтириэна», их друзей и знакомых.
Организация была тщательно продумана. Через секретаршу Элиот разослал три письма, каждое – отдельному списку адресатов.
В список А входили девять имен из «ближнего круга» – Ф. Морли, Г. Рид, Б. Добре, Дж. Тэнди… Их звали к семи часам вечера. С семи до девяти – деловой ужин. От них ожидался денежный взнос в размере семи шиллингов шести пенсов (расходы на ужин и коктейли). Каждый мог пригласить двух друзей, но только к девяти вечера, когда начнется «вечеринка с коктейлями».
Список B включал 16 постоянных авторов «Крайтириэна. Их звали к девяти вечера. Среди них были, например, У. Х. Оден и С. Спендер.
Список С включал шестерых более молодых авторов. Элиот приглашал их как «своих друзей» – тоже к девяти. «Для меня было привилегией получить приглашение на один из вечеров Criterion’а, – вспоминал У. Томлин. – …Элиот…доминировал… но самым тихим и незаметным образом».
Это не значит, что сам вечер был тихим и пристойным – двадцатидвухлетний поэт Дилан Томас пришел пьяным и пересыпал свою речь ругательствами, тридцатилетний Уильям Эмпсон, литературный критик, напившийся позже, восклицал и размахивал руками, так что от него лучше было держаться подальше. Но Элиоту шум и гам вокруг скорее нравился, хотя, как отмечает Томлин, «однажды он сказал мне, что находит компанию, в которой не более 11 человек, наиболее близкой по духу»[591].
Вечера «Крайтириэна» часто затягивались допоздна.
«В конце, – пишет Томлин, – я оказался на тротуаре один с Элиотом. Ночь была ясная, но скорее холодная. Как обычно, я чувствовал, что в момент расставания надо будет пойти в направлении, противоположном тому, которое выберет Элиот, поскольку место, где он живет, сохранялось в тайне, и мне не хотелось казаться слишком любознательным. Он взглянул на небо и заметил: “в такой поздний час уже некуда пойти”, на что я ответил, что пойду домой и двинулся вправо. Мой выбор оказался правильным, так как он торопливо зашагал влево»[592].
2
Новую пьесу Элиот начал, еще когда работал над «Убийством в соборе», а закончил в 1938 году. Называлась она «Семейный сбор» («The Family Reunion»), и отражение событий его собственной жизни в ней довольно очевидно.
Жена главного героя пьесы, Гарри, трагически погибла: «Смыта с палубы посередине бури»[593]. А сам Гарри вспоминает (или убедил себя, что помнит) «Эту безоблачную ночь посреди Атлантики / Когда я столкнул ее за борт…»[594]
Героя преследуют эвмениды, как в греческих трагедиях. Они – такое же воплощение его чувства вины, как и убеждение, что он столкнул жену за борт трансатлантического лайнера. По ходу пьесы выясняется, что он не мог этого сделать, но много раз хотел – чувства вины это нисколько не отменяет.
Жена Гарри в пьесе ни разу не называется по имени.
Параллели настолько заметны, что язвительные слова в ее адрес, брошенные матерью Гарри – «painted shadow» (буквально «нарисованная тень»), были использованы в названии книги о Вивьен[595]. Другие детали подчеркивают идею проклятия, тяготеющего над Гарри. По ходу пьесы выясняется, что его отец (тоже не названный по имени) не хотел его рождения и обдумывал планы убийства своей жены Эми – между ним и Агатой, ее младшей сестрой, «проскочила искра», когда до рождения Гарри оставалось несколько месяцев. Но Агата пожертвовала любовью, настояв, что ребенок должен родиться.
Сына Эми не любит – для нее важнее сохранение родового поместья, которое должен получить Гарри. Отец Гарри исчез еще до его рождения. Материнской фигурой для Гарри оказывается Агата. Когда разворачивается действие пьесы, бездетная Агата – директор женского колледжа. В отличие от многих других персонажей она сохранила духовную перспективу.
Еще один персонаж, не утративший духовности – это Мэри, подруга детства Гарри, которую Эми прочит ему в жены после гибели его первой жены. Ее она не переносила (из-за этого Гарри покинул в свое время родительский дом).
Именно Агата и Мэри помогают Гарри искать выход из кризиса. Роль Мэри – скорее сестринская. Ей
