Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев
Пока зал аплодировал, Вивьен спустила Полли с поводка и поднялась на сцену. Собачка прыгала вокруг Элиота и лаяла. Он старался не обращать на это внимания. Вивьен с Элиотом обменялись лишь несколькими словами. Вивьен спросила, не вернется ли он. Элиот ответил, что сейчас не может разговаривать с нею, подписал ей три книги и поспешно ушел с поэтом и критиком Ричардом Чёрчем, одним из организаторов мероприятия.
Другая, мимолетная, встреча произошла на следующий год. Элиот – Дороти Паунд: «Я сейчас выбит из колеи, поскольку я столкнулся с моей бывшей женой на Уигмор-стрит час назад и должен был удирать: только люди, которые находились в “розыске”, знают, что за жизнь я веду»[584].
Окружение Элиота видело поведение Вивьен как агрессию. По мнению Л. Гордон, В. Вулф была недалека от истины, когда писала: «Вивьенна! Была ли когда-нибудь такая пытка с тех пор, как зародилась жизнь! – нести ее на своих плечах, кусающуюся, извивающуюся, бредящую, царапающуся, болезненную, напудренную, безумную, и в то же время здравомыслящую до безумия…»[585]
Вивьен, несомненно, давала поводы для такой оценки. Современные биографы находят немало психологических аргументов в ее защиту, в том числе опираясь на частичную публикацию ее дневников. Один фактор, однако, остается недооцененным – это роль грубых форм медикаментозного лечения и «новейших», по сути граничивших с шарлатанством методов психотерапии, которые за многие годы расшатали и без того достаточно хрупкую психику Вивьен. У нее развилась мания преследования. Еще после визита судебных исполнителей на Кларенс-гейт-гарденс в 1935 года, опасаясь, что ее саму могут похитить, Вивьен внезапно уехала в Париж. Правда, учитывая дальнешее, основания бояться у нее были.
Последние записи в ее дневнике датированы 1936 годом. К тому времени ее «вежливо бойкотировали» практически все общие знакомые, даже относившиеся к ней сочувственно. Она пыталась искать поддержки у Рассела и О. Ситвелла, но вынуждена была записать (от имени Дейзи Миллер), что «великие люди были ее друзьями, но она предпочитала оплакивать их потерю, чем искать им замену». Она напоминала Дж. Фейберу, что он часто бывал у нее в гостях, а визиты в свете принято «отдавать». Он ссылался на «чрезвычайную занятость». Она пыталась поддерживать переписку с семьей Элиотов – не раз писала его брату и Теодоре, его племяннице, которая очень сочувствовала ей в прошлом. В августе «Дейзи Миллер» отмечала, что «миссис Элиот близка к тому, чтобы потерять рассудок». Предупреждала поверенного (от своего имени), что она «скоро умрет». Обращалась в издательство Фейбера, предлагая проиллюстрировать «Марину» Элиота. Пришел вежливый отказ. Десятого декабря она писала лично Дж. Фейберу (из отеля в Лондоне), жалуясь, что не раз замечала за собой слежку по дороге в издательство. Фейбер ответил, что если это так, это возмутительно, но ему ничего об этом не известно.
О последующих полутора годах ее жизни известно немного. Сохранились документы и переписка, связанные с ее помещением в психиатрическую лечебницу летом 1938 года. 14 июля брат Вивьен написал Элиоту: «Дорогой Том, очень сожалею, что вынужден тебе писать, когда ты в отпуске, но, боюсь, я обязан. В. нашли бродящей по улицам в 5 часов этим утром & забрали в полицейский участок в Марилебон»[586].
Морис отвез Вивьен к себе домой. В полиции ему сказали, что объяснения ее были спутанными, казалось, она бредит, и, если бы не удалось связаться с родственниками, ее отдали бы под наблюдение психиатра.
К этому времени основным источником ее средств были выплаты с наследства ее отца (Элиот платил тоже, но меньше). Она снимала жилье одновременно не менее чем в четырех местах. Владела автомобилем, оплачивая стоянку. По сведениям банка, перерасход в конце года составлял 700 фунтов (она щедро выписывала чеки «на предъявителя»); доход с наследства – 1700 фунтов (часть этой суммы после покрытия перерасхода, была вложена в акции); новая задолженность – 500 фунтов…
У Мориса с его женой Вивьен более или менее пришла в себя. Морис предлагал ей остаться, но по ее настоянию отвез по одному из ее адресов вместе с двумя чемоданами и пакетом и связался с д-ром Миллером, лечащим врачом Вивьен.
Последний раз д-р Миллер видел ее три или четыре месяца назад. Он счел ее состояние удовлетворительным и распорядился уменьшить прием лекарств. Тогда она проживала в отеле в Лондоне. Затем уехала в курортный Истборн. Позже вернулась в Лондон. Адреса никому не давала. Он связался с ее аптекой и выяснил, что она покупала лекарства ежедневно.
Узнав об инциденте с полицией, д-р Миллер сказал, что склоняется к мысли о необходимости поместить Вивьен в лечебницу. Морис с ним согласился. «В., похоже, бродила около двух ночей, боясь идти куда бы то ни было. Она полна самых фантастических подозрений & идей. Спрашивала, правда ли, что тебе отрубили голову»[587].
Элиот был в Чиппинг-Кэмден с Эмили и Перкинсами. Морис: «Я в самом деле не знаю, предлагать ли тебе срочно приехать в город завтра & тем же вечером вернуться…» Элиот предпочел не приезжать.
Д-р Миллер не был психиатром. После июльского эпизода он поднял вопрос о психиатрическом освидетельствовании. С оговорками – например, если состояние Вивьен улучшилось, то освидетельствование стоит отложить. Но подготовка к освидетельствованию началась.
Для помещения в лечебницу без согласия пациента по закону требовалось свидетельство двух психиатров. В тогдашней Англии за дела «безумцев» отвечали двое «Masters of Lunacy», подчиненных лорд-канцлеру. На основании заключения врачей один из них принимал окончательное решение. В 1947 году их заменил суд по охране прав недееспособных пациентов («Court of Protection»).
В подготовке освидетельствования Вивьен Элиот не участвовал, но его письмо Морису (9 августа из Чиппинг-Кэмдена), по существу, является юридически точно сформулированной доверенностью: «В той мере, как это относится к моим полномочиям, и в той мере, как мое разрешение необходимо, я передаю вам свои полномочия для того, чтобы обратиться за освидетельствованием вашей сестры, миссис Т. С. Элиот, если д-р Бернард Харт считает это целесообразным, или предпринять любые шаги в этом направлении, которые он считает целесообразными и для которых требуется мое разрешение наряду с вашим»[588].
А 14 августа Морис сообщал ему: «Вивьенна находится сейчас
